Сумерки империи - Гектор Мало

о том, что у меня давно не было такого удобного ложа.

Утром часовой сообщил, что меня отведут к коменданту. Когда меня вели по деревне, я заметил необычную повозку. Мне даже показалось, что похожую повозку я раньше видел в Меце. Точно такая же была у мисс Клифтон. Лошади были выпряжены из повозки и привязаны к ее колесам. Знакомый мне колосс стоял рядом с лошадьми и сыпал им в кормушку овес. Я был несказанно рад этой встрече и подумал, что хозяйка, наверное, тоже находится где-то неподалеку. Возможно, она поможет мне уверенно сыграть роль английского джентльмена.

И действительно, когда мы проходили мимо дома, у которого стояла повозка, я заметил молодую англичанку, однако она меня, судя по всему, не узнала. Пришлось мне, не теряя времени, действовать по обстановке.

— Мисс Клифтон, — громко сказал я по-английски, — узнаете ли вы своего друга д’Аронделя, английского джентльмена. Солдаты задержали меня и ведут к коменданту.

Как только я заговорил, один из конвойных замахнулся прикладом, целясь мне в лицо, но другие конвойные удержали его, после чего грубо подтолкнули меня в спину.

— Я иду с вами, — сказала мисс Клифтон.

Идти было недалеко. До дома, в котором разместился комендант, оставалось всего несколько шагов. Солдаты попытались не пропустить мисс Клифтон. Однако пруссаки, обычно очень грубые с мужчинами, стесняются женщин, чувствуют себя с ними неловко и никогда не решаются их бить. Мисс Клифтон движением руки отстранила солдата, пытавшегося перегородить ей дорогу, и проследовала за мной. Я же, стараясь выглядеть, как истинный англичанин, расправил плечи и напустил на себя надменный и гордый вид, давая понять, что скоро сюда, в окрестности Седана, прибудет весь флот из Ла-Манша, чтобы защитить британского подданного.

Но не тут-то было. Как выяснилось, местный комендант обладал беспримерным врожденным хамством, против которого моя напускная надменность ничего не стоила. Казалось, что этот здоровенный немец вырублен топором из глыбы человеческой плоти. Он носил золотые очки и, пытаясь что-либо рассмотреть, далеко выпячивал массивную челюсть. Немец был в каске и длинной коричневой шинели, которая путалась у него под ногами.

— Вас задержали на поле, где проходило сражение, — сказал он. — Кто вы такой?

— Льюис Арондел, английский джентльмен, — ответил я по-немецки.

— Что вы там делали?

— Я прогуливался.

— Ночью?

— В таком месте интереснее всего побывать именно ночью.

— Армии воюют не для того, чтобы человеческие несчастья становились объектом чьего-либо любопытства, — сказал он поучительным тоном, причем на неплохом английском.

Я бы предпочел продолжить разговор на немецком языке, поскольку это давало мне возможность неторопливо строить каждую фразу. Но поскольку он перешел на мой якобы родной язык, у меня не было выбора, и я заговорил по-английски.

— Я исследователь, изучаю войны.

— Солдаты, которые вас задержали, утверждают, что вы изучали трупы. Если бы вы не заявили, что вы англичанин, вас бы расстреляли на месте. С вами был какой-то человек, почему он сбежал?

— Какой-то человек действительно сбежал, но поскольку он был вовсе не со мной, я не могу сказать, почему он спасся бегством. Скорее всего, это был мародер. Таких много крутится вокруг прусской армии.

Вот уж чего не следовало делать, так это обвинять того, кто обвиняет вас. Мисс Клифтон попыталась загладить мою глупость и вмешалась в разговор:

— Вы ведь меня знаете, — сказала она, — а я знакома с этим джентльменом и утверждаю, что задержавшие его солдаты ошиблись.

— Охотно вам верю, но у этого джентльмена необычное английское произношение, особенно это касается односложных слов саксонского происхождения. То же самое можно сказать о безударных слогах в многосложных словах.

А вот это уже было чистой воды невезение. Я умудрился нарваться на педанта, окончившего то ли Йенский, то ли Гейдельбергский университет, который сразу распознал французский акцент в моем неплохом английском.

— Извольте, сударь, — продолжал комендант, — произнести слово quack[79], а также…

В глазах мисс Клифтон вся эта сцена, наверняка, выглядела смешно. В каком-нибудь театре немец, говорящий по-английски с немецким акцентом, и француз, произносящий английские слова на французский манер, несомненно, вызвали бы взрыв смеха, но мы были не в театре, и в реальной действительности дело стало приобретать опасный оборот.

— Я же вам сказал, что я обычный англичанин, а не преподаватель ораторского искусства.

— Хорошо, раз вы джентльмен, тогда дайте мне честное слово, что вы не являетесь сбежавшим из плена французом.

Дать ему честное слово! Да еще в присутствии женщины! Никогда!

— Меня зовут Луи д’Арондель, — сказал я по-французски. — Я доброволец полка африканских стрелков, взят в плен под Седаном. Да здравствует Франция!

Комендант зашелся от смеха. Смех его был очень грубым, истинно немецким. Казалось, что булькающий звук идет из какого-то деревянного ящика. Внезапно смех оборвался, и комендант направил на меня тяжелый взгляд.

— Все французы мошенники, — сказал он.

— О! Prussian![80]— воскликнула мисс Клифтон. — Они не уважают побежденного противника. Prussian! Prussian!

Назови она его трусом, убийцей, предателем, это не звучало бы так оскорбительно, как слово Prussian, произнесенное с непередаваемым презрением и брезгливостью.

Комендант метнул в нее злобный взгляд. Но он ничего не мог предпринять против англичанки, и поэтому весь свой гнев немец обратил на меня.

— Я прикажу вас расстрелять!

— Вы не осмелитесь! — воскликнула мисс Клифтон.

— Кто мне может запретить?

— Я вам запрещаю. Вы ничего не сможете сделать со мной, потому что я женщина и англичанка, к тому же я буду свидетельствовать в его пользу.

Он пожал плечами и вызвал сержанта.

— Отведите его на пост.

Но перед тем, как солдаты взяли меня в кольцо, мисс Клифтон схватила мою руку и крепко ее пожала, сказав на прощанье:

— Я с вами, ни о чем не беспокойтесь.

Меня вновь повели через деревню. Битва проходила где-то поблизости, и поэтому деревня сильно пострадала. Но захватчикам этого показалось мало, и они занялись разграблением домов, чудом не поврежденных снарядами и пожарами. У дверей каждого уцелевшего дома стояли немецкие повозки, и солдаты, распевая бодрые песни, грузили в них разное домашнее имущество. Они хватали все, что попадалось под руку: стулья, часы, платья, продукты, и все это добро крайне аккуратно укладывали в повозки. В телегу, стоявшую рядом с посудной лавкой, складывали сковородки и кастрюли. Из ткацкой мастерской выносили рулоны драпа. Многие повозки уже были заполнены до отказа. Солдаты трудились методично, самозабвенно и радостно. Я подумал: счастлив тот народ, который сумел превратить позорный труд в чрезвычайно привлекательное занятие.

Мне не повезло, я попал в плен. Но я ни разу не пожалел о том, что мы с товарищем затеяли экспедицию