У Лаки - Эндрю Пиппос

потерялись. Но все же хотела бы помнить, а какого цвета у него были глаза?

2002

1

Эмили сидела за столом в номере отеля и обзванивала тех, кто управлял ресторанами сети, расспрашивала о делах, об их мыслях и о Лаки Маллиосе, подыскивая истории в основу статьи. Молодая женщина по имени Евдокия Луковская рассказала, что покинула Украину в 1952-м, одинокая и беременная. Ее перевезли в лагерь для мигрантов в Беналле, штат Виктория. Персонал лагеря настойчиво давил на незамужних матерей, чтобы они отдавали детей на усыновление, поскольку, как утверждалось, матери-одиночки из мигрантов столкнутся с бóльшими трудностями при поиске супруга или устройстве на работу, не смогут ассимилироваться и будут чрезмерно полагаться на социальное жилье и другие формы социальной помощи. В результате подобного отношения незамужние беременные женщины, прибывшие в Австралию и не отдавшие детей, могли оставаться в этом лагере годами, ухаживая за детьми и выполняя домашнюю работу.

Матери действительно томились, как в заключении. Евдокия не собиралась растить дочь в Блоке 3 Беналла. Она написала письмо в офис Лаки, заявив, что готовила для семьи в Украине, готовит для людей в лагере тут, в Австралии, и что она будет работать усерднее любого мужчины или женщины. Если вы умеете управляться и готовить на украинской печи, значит, вы сможете справиться с любой печью в принципе. Лаки предложил Евдокии долю в Ньюкасле.

Во второй половин дня Эмили спустилась в кафе через дорогу от отеля, расположилась там за столиком недалеко от входа. Рядом на подоконнике устроилась кошка. Под навесом слышалось близкое хлопанье крыльев. Пряный запах жареного на вертеле мяса выплывал сквозь двери на дорогу. На углу розовый жасмин плотно укрывал стену дома. Эмили прислушивалась к разговору пары по соседству. Оба шотландцы, они спорили до тех пор, пока женщина не поднялась из-за стола и не возмутилась, дескать, какой это вообще отдых, если они все время несчастливы, а потом заявила, что переночует в другом месте. Эмили наблюдала сцену с вниманием и почти удовлетворением: на ее глазах происходило что-то важное, в тихом кафе открывалась истина – эти люди друг другу не подходили.

Из окна кафе Эмили увидела, как ее Лиам, одетый в темно-синий костюм, катит чемодан по другой стороне улицы и входит в отель. Она знала, что Лиам в стране, участвует в мероприятии Мельбурнского университета. Но он не называл точной даты. По какой-то причине он никогда не утруждал себя такими деталями.

Эмили перешла дорогу обратно и заглянула в фойе отеля, где Лиам стоял у стойки администратора. Двери открылись автоматически.

– Сюрприз! – сказал Лиам, оборачиваясь.

– Я знала, что ты скоро приедешь, – сказала Эмили, обнимая его и легко шлепая по руке.

– Может мне следовало позвонить загодя? Странно, что я так приехал?

– Ты у меня спрашиваешь? – усмехнулась Эмили. Она всегда так отвечала на вопрос Лиама, который, по ее мнению, не стоило задавать.

Лиам зарегистрировался, коротко поболтал с администратором, Изабель, обсудив долгий перелет и смену часовых поясов. Он выглядел загорелым, на лице цвели веснушки, волосы делил неровный пробор. На нем была оксфордская плотная рубашка с жемчужными пуговицами, застегнутая до самого верха. Стиль аккуратиста снова в моде. Лиам одевался теперь много лучше, чем в двадцать лет. В сильных, обвитых венами руках он держал дорожную сумку.

– Как там журнал? – спросила Эмили, когда они вошли в лифт.

– Господи, нет. Давай лучше о тебе.

– Мы к этому еще вернемся, – улыбнулась Эмили. – Расскажи мне что-нибудь о Лорри Мур. Или про Джона Макфи? Пишешь что-нибудь?

– Пытаюсь писать про Северо-Западный морской путь, но материал, похоже, совершенно мне не дается. Утром убрал из статьи слова «глупый» и «несвоевременный». Эти два слова постоянно проскакивали в первом черновике. Не знаю, почему.

– Теперь твоя статья не «глупая» и «своевременная».

– Прошло много времени с тех пор, как я написал что-то длиннее электронного письма. Черновик – полная ерундистика. Не хочу даже думать об этом.

– А я не хочу думать про атомные бомбы. Или про мужа.

– Ха! – хмыкнул Лиам. – О нем я никогда не думаю.

Эмили зашла с Лиамом в номер и проследила, как он за пять минут распаковал чемодан, положил на столик бумагу, карандаши и книги. В углу номера висел телевизор, а на другой стене недостижимо высоко – зеркало. Эмили представила, как мужчины вытягивают шеи перед ним, чтобы расчесать остатки волос на лысине. Волосы Лиама поредели на макушке с тех пор, как они с Эмили последний раз виделись. Он привалился к столу, глядя на Эмили, стоящую у окна.

– Ты осознаёшь, – сказал Лиам, – что мы знаем друг друга почти полжизни?

– Расскажи сплетни. Встречаешься с кем-нибудь?

– Могу я пропустить вопрос?

– Встречаешься, но это несерьезно.

– Они с мужем живут в открытом браке. Ее зовут Сьюзен.

– А это не твой психотерапевт? – уточнила Эмили; она знала, что психотерапевта Лиама зовут то ли Сьюзен, то ли Сюзанна.

– Нет. Но психотерапевт Сьюзен не одобряет эти отношения. А еще считает, что у другой Сьюзен пограничное расстройство личности, и утверждает, что такие люди превосходны в постели. Совершенно неправильный диагноз.

– Тебе бы врача сменить.

– Другая Сьюзен сказала то же самое. Но давай вернемся к твоей ситуации. Вчера Майкл прислал мне письмо.

– И зачем он это сделал? – спросила Эмили, с сомнением качая головой. – Он хочет, чтобы его все ненавидели?

– Я так понимаю, что у него проблемы.

– Что он написал? Что побрил голову или отрезал ухо?

– Письмо было короткое и бессвязное. По сути, он хотел сказать хоть кому-то, что ему очень плохо и он все еще очень тебя любит.

– И что мне с этим делать?

– Ты не можешь быть замужем за таким дураком. Человек совершенно ничего собой не представляет. Думаю, все кончено. Невозможно же.

– Следующая тема. Для дальнейшего обсуждения брака мне нужен алкоголь.

– Если тебе нужно обсудить всякое про него – я к твоим услугам. Что там со статьей?

– Продвигается. Наметила еще несколько интервью. Некоторые не хотят говорить о бойне. Может, я неправильно подхожу к вопросу?

– Что насчет семьи стрелка? Кто-то еще жив?

– Мать бросила трубку.

– Я могу помочь, если хочешь, с телефонными звонками. А что Лаки? Ты рассказала ему о картине?

– Лаки странный и слегка нахальный. Он продал бóльшую часть франшизы в семидесятых, и мне еще предстоит поговорить с другими владельцами. Лаки явно пытается что-то скрыть. Много всего.

– Явно? Это хорошо. Плохого лжеца можно расколоть.

– Он разорен, но хочет возродить франшизу. Собирается сорвать джекпот в «Колесе фортуны». Съемки через несколько дней.

– А вот теперь он мне нравится. О чем он лжет?

– Это