Другое лицо - Мари Юнгстедт

– Мне надо еще зайти домой и переодется, прежде чем мы отправимся в дорогу, – заныла Карин. – Покормить Винцента.

– Ты успеешь. Я с нетерпением жду рассказа о том, как все прошло в клубе. Ты должна позвонить мне, когда там закончишь, даже если будет очень поздно.

– Отлично, у меня наверняка возникнет такое желание… И мы ведь увидимся завтра. – Голос Карин изменился, как всегда происходило, когда они переходили на личные темы. Он становился мягче, более интимным. – Как у тебя дела? – спросила она.

– Ну… – ответил Кнутас, помедлив. – Все нормально.

– Ты скучаешь по мне?

– Конечно.

– Здорово, что мы проведем Янову ночь вместе. Я постараюсь прилететь пораньше. Заскочу домой, переоденусь, покормлю Винцента. Из аэропорта возьму такси, а ты сможешь забрать меня из дома. Купи все необходимое и заезжай за мной в двенадцать. Сможешь?

– Естественно. Все сделаю.

– И мы проведем на природе целый день?

– Конечно.

Карин поняла по голосу Кнутаса, что он чем-то озабочен.

– Ты не хочешь праздновать со мной Янов день?

– Само собой, хочу.

Сейчас она уловила в его тоне намек на раздражение. Последовала короткая пауза.

– Будет интересно услышать все, что тебе удастся узнать, – произнес он несколько мягче. – И наверное, тебя порадовала встреча с Ханной?

– Да, конечно. У нее масса новых планов, как обычно. Мы собираемся поужинать сегодня вместе с Габриэлой, а после этого я пойду в клуб.

Они закончили разговор, и Карин почувствовала, как у нее повлажнели глаза. Ей очень хотелось, чтобы все получилось хорошо. Не выбирая пути, она шла в сторону холмов Сёдера, чувствуя странную пустоту в душе. Маневрируя между спешившими куда-то людьми, она двигалась вверх по склону в направлении оживленной Хорнсгатан. Мимо проплывали окрашенные в мягкие цвета фасады домов, светофоры, которые постоянно переключались на красный, мелькали прохожие, быстрым шагом и с решительным видом торопившиеся каждый к своей цели, с пыхтением пробирались среди машин автобусы, магазины мерцали неоновыми вывесками. Город жил своей жизнью. Голос Андерса казался таким близким, успокаивающим. Но что-то случилось в последнее время. Он выглядел потерянным. Постоянно размышлял о чем-то. Карин стало интересно, в чем дело, и беспокойство зашевелилось у нее в груди.

«Это не должно быть что-то плохое, – подумала она. – Не должно».

Прошлое

– Отпусти меня.

До сих пор ей удавалось сохранять спокойствие. Но сейчас ее крепко взяли за руку, и паника распространилась по всему телу. Темно-серый пол, бежевое ковровое покрытие на нем, светло-серая дверь, запах моющего средства, заставляющая потеть жара – все это вызывало у нее тошноту, и ей очень хотелось побыстрее убраться отсюда. Но женщина в форме словно клещами вцепилась в нее. Пожалуй, крепче, чем требовалось.

Сесилия пыталась высвободиться, но тщетно.

– Ты должна успокоиться.

– Нет, – запротестовала она. – Мне надо на самолет, на Готланд.

Женщина покачала головой.

– Ты не полетишь на Готланд сегодня, – сказала она.

Сесилия сделала новую попытку вырваться, но в результате появился только еще один полицейский, и теперь они держали ее вдвоем. Она пыталась взять себя в руки, но желание освободиться было слишком велико. Однако они оказались сильнее.

– Будет только хуже, если ты не прекратишь сопротивляться, – прошипел второй полицейский. – Лучше всего для тебя сейчас успокоиться и делать, как мы говорим.

Они вели ее по коридорам наружу, к ожидавшему спецтранспорту. Это был темно-синий минивен с отодвигавшейся в сторону дверью. Первый полицейский шагнул внутрь, не отпуская ее руку. Тонированное стекло и решетка отделяли водителя от пассажиров на заднем сиденье. Сесилия залезла внутрь. Второй полицейский последовал за ней. Сейчас она сидела между двумя стражами порядка. Мотор взревел.

Они выехали на улицу с парковки, Сесилия видела город сквозь окно машины, хотя оно тоже было тонированное.

– Куда мы едем?

– Тебя пока поместят в закрытый детский дом, – ответил один из полицейских. – Потом будут обследовать в течение нескольких недель, прежде чем определятся с твоей дальнейшей судьбой.

Сесилия больше ничего не спросила. Не могла уже и смотреть наружу сквозь стекло. Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Когда ей удастся вернуться домой на Готланд? Она попыталась сосредоточиться на дыхании, подумать о чем-нибудь хорошем, но видела перед собой только опухшее лицо Анки. Ее наполненные ненавистью глаза.

Она, скорее всего, задремала, поскольку автомобиль внезапно остановился и дверь открылась. Полицейские помогли ей выбраться на покрытую гравием площадку перед низким зданием из грязно-желтого кирпича с невысокой живой изгородью вокруг. Несколько других зданий возвышались по соседству, и она заметила двух девочек своего возраста, стоявших немного в стороне. Они прекратили болтать между собой и с любопытством смотрели на новенькую. Одна из них курила. Перед зданием стоял «вольво». В саду работал одетый в синее мужчина, он копал землю и грузил ее в большую тачку. Всю территорию вокруг домов окружал железный забор. Все это напоминало школу или лечебное заведение.

Пожилая женщина подошла к ним. У нее было морщинистое лицо и подернутые сединой темные волосы. Она обменялась несколькими словами с полицейскими.

– Добро пожаловать, – сказала она Сесилии без особой радости в голосе и предложила пройти внутрь.

Широкая лестница вела к входу. Женщина представилась как Марита Гуннебу и объяснила, что она заведующая.

Они вошли в казенно меблированный вестибюль с вешалкой и прямоугольным зеркалом справа на оклеенной серо-зелеными обоями стене. Пол был покрыт темно-зеленым линолеумом. Рядом с дверью, за которой, судя по значку на ней, находился туалет, висела заключенная в раму афиша какого-то старого фильма сороковых годов. На ней на фоне ночного звездного неба мужчина в шляпе обнимал женщину с томно прикрытыми глазами, прижимавшуюся к его груди. Прямо впереди находилась кухня. В воздухе витал запах жареного мяса. Приближалось время обеда. Две женщины стояли перед кухонной мойкой, до Сесилии долетали отдельные слова их разговора.

– Ты должна пойти в свою комнату, – сказала Марита. – Она слева.

Сесилии не оставалось ничего иного, как последовать за ней.

Они остановились перед деревянной дверью, и Марита достала из кармана большую связку ключей. Принялась искать среди них нужный, и Сесилию снова охватила паника. Она до сих пор еще по-настоящему не поняла, что отныне ее свобода будет серьезно ограничена, но осознала это со всей очевидностью, когда Марита вставила ключ в дверь. Ее можно было отпереть только снаружи, а значит, сама она при желании не могла выйти.