Первая леди города, или Между двух берегов - Марина Крамер

– Как ты можешь? Как ты можешь говорить такое? Разве я дала тебе повод усомниться в моих чувствах к тебе? – Марина встала и подошла к нему вплотную, коснувшись грудью его груди и обхватив руками за талию. – Я же люблю тебя, родной, как ты можешь?

– Тогда не изводи меня, девочка моя, – попросил он, беря ее лицо в ладони и нежно касаясь губ. – Я хочу просто уберечь тебя от неприятностей, пойми.

– Я понимаю…

– Пойдем посидим у камина – теперь нескоро сможем себе позволить такую роскошь – у меня дом небольшой, там каминной нет, – поднимая жену осторожно на руки и спускаясь по лестнице вниз, предложил он. – Бедная моя девочка, скольких любимых штучек тебе придется лишиться! Камина нет, «Хаммер» здесь остался, Хохла в чемодан не запихнешь – здоровый больно, курить в общественных местах не очень принято, словом, трудновато тебе придется!

– Ой, прекрати – смеяться не могу, знаешь ведь! – ойкнув от боли в боку, попросила Марина.

Егор сам растопил камин, это всегда было его любимым делом, по вечерам он собственноручно, не доверяя охране, разводил огонь и садился в кресло, ожидая возвращения Марины из города. Это тоже было одним из их ритуалов – Коваль ехала домой и знала, что войдет сейчас в каминную и увидит мужа, сидящего перед огнем. Без таких вечеров она не мыслила своей жизни, а последний год была лишена этого.

Малыш замер перед камином, глядя на разгорающийся огонь с каким-то странным выражением лица.

– Что с тобой, Егор?

– Я вдруг вспомнил, как часто мы сидели здесь с тобой, как Новый год встречали, как я любил тебя на этой шкуре… Прошлое не выбросить, не забыть, да я и не хочу – разве можно отказаться от всего, что у нас с тобой было? – Он сел на подлокотник кресла и запустил руку в ее черные волосы, распущенные по спине. – Волосы у тебя длиннее стали, что ли?

– Они ж нарощенные у меня, росли плохо после ранения, – отозвалась Марина, прикрыв глаза и наслаждаясь движениями его пальцев по затылку. – Ты меня как кошку поглаживаешь, я сейчас замяукаю.

– Давай, а то рычишь все время. – Поцелуй в губы, потом еще один, и еще… но продолжения, к Марининому великому огорчению, не последовало – явился Хохол и с порога заблажил:

– Все ништяк, Малыш, сделал – вот паспорта, наш и загранник, права водительские…

– Это лишнее, – улыбнулся, отрываясь от Марининых губ, Егор. – Там ее нельзя за руль пускать – сразу заметут! А что с билетами?

– Вот тут лажа небольшая – только на завтра, на первый утренний рейс. Я думаю, сегодня к нам никто не пожалует, а завтра я сам вас в порт отвезу, чтобы меньше светиться и меньше людей в теме держать.

– Спасибо, братан! – с чувством произнес Егор, пожимая Хохлу руку.

– Да ладно – по понятиям все, это не тебе, это – ей, – кивнув в сторону Марины, ответил Женька. – Я ж за нее отвечаю. Ладно, мешать не буду – собирайтесь.

– Женька, на пару слов, – позвала Коваль, встала из кресла и поднялась в кабинет, велев Хохлу идти следом. Закрыв дверь и прислонившись к ней спиной, Марина посмотрела на прошедшего к окну телохранителя: – Ты позвонишь Розану? Я все оставляю на него, пусть связывается со мной по телефону, который мне Егор дал, я трубку оставлю. И ты звони мне, ладно? – тихо добавила она, глядя на удрученное лицо Хохла. – Обещаешь?

– Да. Ты не переживай, все нормально будет, мы присмотрим. Живи спокойно, лечись.

И он, мягко отстранив ее от двери, ушел, чтобы не травить душу себе и Марине заодно. Она же вернулась к Егору и забралась на руки, целуя его лицо, к которому уже начала понемногу привыкать.

– Ты знаешь, как я люблю тебя?

– Детка, ты стала так много говорить о любви, что я начинаю подозревать тебя в измене! – пошутил он, отвечая на поцелуи. – Может, стоит наказать тебя, а?

– Стоит, только попозже, – засмеялась жена. – Пойдем погуляем немного? Я весь день дома сижу, хочу подышать.

– Идем, но придется по-английски разговаривать.

– Потерплю.

Они бродили по расчищенным от остатков снега дорожкам. Марина опиралась на руку Егора и чирикала на английском почти так же, как на русском, изредка сбиваясь и вопросительно глядя на мужа, и он тут же подсказывал нужное слово или фразу.

– Господи, как же я буду все время-то разговаривать? – пробормотала она, ошибившись очередной раз.

– Привыкнешь. А дома будем по-русски, когда горничная уйдет. Мне так не хватало возможности говорить на родном языке, что я даже выход изобрел – беседовал с твоим портретом, детка. – Егор обнял ее за плечи и притянул к себе. – Но теперь ты будешь со мной, я перестану переживать и все время думать – как ты, что ты…

– Боюсь, у тебя не станет меньше головной боли, дорогой, ведь ты меня знаешь!

– Я готов терпеть все, но только чтобы видеть тебя, быть с тобой…

Было еще совсем темно, когда втроем они уселись в «Лексус» Егора и поехали в порт. Коваль скрывала под темными очками заплаканные глаза без грамма косметики и куталась в белую норку, то и дело смахивая со щек слезы. Егор курил сигару, приоткрыв окно, Хохол угрюмо смотрел на темную дорогу, вцепившись в руль и стараясь не бросать взглядов в зеркало, чтобы не видеть плачущую Марину. Мимо поста ГАИ проехали почти шагом, стараясь не привлекать внимания и не быть, не дай бог, остановленными. До вылета оставался час, еще немного – и все, никто не достанет, только бы не случилось ничего, твердила Марина про себя, затягиваясь очередной сигаретой и надвигая на лоб капюшон, чтобы никто не вглядывался в лицо. Когда объявили регистрацию, она немного расслабилась, зато напрягся Хохол:

– Малыш, можно твою жену на пару слов? – обратился он к Егору, и тот кивнул, разрешая.

Они отошли недалеко, и Хохол вцепился в здоровую руку Марины, приложив ее к обтянутой свитером груди:

– Киска, это все твое, я дождусь тебя, обещаю, я все тут под контроль возьму, ты не переживай! Знай, что можешь на меня надеяться, что бы ни случилось! Поцелуй меня, пожалуйста, пока Малыш отвернулся…

Она не выдержала и поцеловала его в губы, прекрасно зная, что не надо делать этого, не надо мучить человека, привязывать его к себе. Но он сам так хотел…

– Я не прощаюсь, Женька, я вернусь…

– Я знаю, Маринка. Я жду тебя. Ты помни, ладно? Я всегда тебя жду…

Через десять минут самолет уже уносил Коваль из родного города в Москву, откуда затем такой же самолет улетит в чужую страну, где ей придется жить. Слава богу, что она не одна – с ней любимый муж, решившийся на этот рискованный шаг, чтобы снова подставить свое плечо, чтобы быть рядом.

Но неприятные сюрпризы не закончились – в самолете Марина обнаружила господина Коваля собственной персоной, и от этой встречи ей не стало лучше. Он аккуратно пристроил свое пальто, потом полез в небольшой кейс, вынул оттуда какие-то блокноты в кожаных обложках, пару ручек и очки в футляре. Значит, займется работой, и ей удастся избежать общения. До самого взлета журналист черкал что-то в своих записях, что-то переписывал, снова черкал, и Коваль успокоилась и попыталась сесть так, чтобы он не видел ее и, не дай бог, не начал лезть с разговорами, но в полупустом салоне это оказалось невозможным. Он заметил ее сразу, едва только поднял глаза и начал вертеть головой, разминая затекшую шею. Сорвавшись с места, он подошел и заботливо спросил: