От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы - Абрам Рейтблат

Книги читали только духовные лица и немногочисленные представители социальных верхов (князья и их приближенные). Переписывались и читались в основном богослужебные книги, творения отцов церкви, жития святых (среди более чем 130 рукописных книг XI—XII вв., сохранившихся до нашего времени, около 80 богослужебных)330. Лишь немногие произведения в репертуаре чтения древнерусского книжника носили светский характер (хроники, исторические повести, сборники изречений), но и они служили, как правило, формированию христианского мировоззрения, предлагая соответствующую концепцию всемирной истории и мироустройства. «Развлекательного» чтения, беллетристики на Руси не было вплоть до конца XVI в.

Владение грамотой и использование ее в функциональных целях (в административном управлении, дипломатии, судопроизводстве, торговле и т.п.) было довольно широко распространено в городах, но восприятие подобных практических записей в средневековой Руси не считалось подлинным чтением.

Необходимо, следовательно, различать чтение как техническое умение и чтение как содержательное, имеющее высокий культурный статус действие. Грамотным в начале XIII в., по весьма оптимистическим подсчетам Б.В. Сапунова, был 1% населения Руси. Верхнюю границу грамотности (5%) можно полагать, если исходить из уровня грамотности, характерного для такого большого торгово-промышленного города, как Новгород331. Крестьянство было практически неграмотным. В этой среде чтение воспринималось как нечто экстраординарное, как попытка профана прикоснуться к сфере сакрального, и подобное отношение к чтению сохранилось надолго.

Столь подробный экскурс в начальный период распространения чтения на Руси был необходим в силу того, что принципиальных изменений в характере распространения чтения и его социальных функциях не происходило затем в течение нескольких сотен лет. Татаро-монгольское завоевание повлекло за собой снижение темпов социально-экономического и культурного развития Руси. По всей вероятности, уровень грамотности в XIV—XV вв. не превышал достигнутого в период XI—XIII вв., а к XVI – началу XVII в. вырос ненамного, составив 8—10%332. Читателей книг до середины XVII в. одновременно было, по-видимому, не более нескольких тысяч.

Лишь в XVII—XVIII вв., с ускорением социально-экономического, политического и культурного развития страны, читательская аудитория начинает быстро расти333. Теперь представители дворянского сословия для успешного выполнения своих обязанностей должны быть грамотными и образованными, что предполагает обращение к соответствующим книгам и их чтение. Функции чтения книг существенно изменились: с расширением числа читателей, с ростом их специализации все большую часть читаемого начинают составлять светские книги, фиксирующие различные нормы социального поведения и обучающие им, – научная и техническая, дидактическая, художественная (с сильным дидактическим акцентом) литература. Можно утверждать, что к началу XIX в. чтение получило широкое распространение в дворянской среде. Но на долю дворянства, духовенства, чиновничества и других неподатных сословий в XVIII в. приходилось лишь 6% населения. Подавляющее большинство населения составляли крестьяне (90%)334, остававшиеся, за редкими исключениями, сплошь неграмотными.

Традиционная религиозно-мифологическая картина мира, синтезировавшая пережитки языческих верований и элементы христианского вероучения, передавалась в устной форме, усваивалась в повседневном общении с окружающими. Трудовая деятельность, основанная на воспроизведении давно сложившихся форм натурального ведения сельского хозяйства, не допускала рационализации, а значит, и обращения к чтению соответствующей литературы с целью технологических нововведений, оптимизации торговли и т.п. Крестьянину чтение практически не было нужно. Как показывает анализ воспоминаний крестьян, и в первой половине XIX в. большинство крестьян считало, что книги существуют не для них; что им нужно работать, а не читать. Приведем ряд характерных цитат: «…отец частенько тузил меня (автору было 13 лет. – А. Р.) за то, что я трачу время на пустяки, на чтение каких-то глупых книг, вместо того, чтобы заниматьсяделом» (1818 г., сын крепостного)335; «в лавке (отца. – А. Р.) я читал украдкою; я уже слыхал не раз, что я – батьке не помощник!– все “в книжку читаю”. Ровесники при ссорах прямо тыкали мне в глаза книгами – “мы книжек не читаем, нам нужно хлеб зарабатывать”» (начало 1850-х гг., сын крепостного)336; «Выучился читать я сам, когда уже был взрослый и женатый . Учиться приходилось потихоньку от отца с матерью, потому что родители были грозные и не позволяли мне заниматься такими, по их мнению, пустяками» (1860-е гг.)337.

У части крестьян такая установка сохранялась и позднее. Писатель С.П. Подъячев вспоминал, что в середине 1870-х гг. отец (бывший крепостной), заметив, что он (в школьные годы) много читает, «стал сердиться и высмеивать меня, называя “профессором кислых щей”. Мать со страхом шептала мне, стараясь говорить как можно вразумительнее: “Что это ты, сынок-батюшка, читаешь все? Бросил бы ты это занятие, нехорошо! Не доведет тебя это до добра. Подумай-ка: ты ведь не барин какой. Спаси бог, до господ дойдет! Господа узнают, скажут: “Что такой у вас за сынок растет? Что он у вас, барчонок, что ли? Дворянский сын?” Нехорошо! Брось! Молись лучше царю небесному. Ходи как можно чаще в храм. Молитвы читай . Книжки тебя не прокормят”»338.

Однако со второй половины XVIII в. грамотность (и, соответственно, чтение) начинает постепенно проникать в крестьянскую среду339. Это касалось, как правило, лиц, не занимающихся земледельческим трудом, – торговцев или ремесленников из крестьян, дворовых. Будучи маргиналами в крестьянской среде, в определенной степени «выпав» из традиционного сельского образа жизни, представители этих групп крестьянства нуждались в средстве обретения (или укрепления) своей «картины мира». Эту задачу они решали с помощью религиозных книг. Если большинство крестьян довольствовались знанием христианской доктрины, почерпнутым из слушания церковных служб и бесед с родителями, то представители указанных групп крестьянства сравнительно часто для подкрепления и углубления религиозной веры стремились самостоятельно читать Евангелие, Псалтырь, жития святых и другие религиозные тексты. Один из крестьян вспоминал в конце XIX в., что в годы его молодости Псалтырь был широко распространен в крестьянской среде – «по нем учились дети, его читали взрослые; в нем находили утешение во всех скорбях и во всех житейских превратностях; его же читают и теперь по покойнике. У крестьян веками сложилось понятие, что псалтырь боговдохновенная книга; он хранился как сокровище у образов, будучи переплетен в доски и кожу, с медными застежками, и переходил из рода в род как дорогое наследие»340.