Вещные истины - Рута Шейл

Зашептав по-немецки – ругался? читал молитву? – он пошел прочь, а когда я его догнала, отворачивался так старательно, словно ему было что прятать. Словно он чего-то стеснялся…

Есть больше не хочется. Увидев полную тарелку, добродушная Эрна наверняка решит, что клопсы уже не удаются ей так, как раньше, и я отправляюсь на поиски кухарки, чтобы поблагодарить за вкусный обед.

Ощущение того, что я не гость, а пленница, усиливается невозможностью позвонить. Я скучаю по родителям, Насте и даже Эмилю, но не могу услышать их голоса, и даю себе слово напроситься в поездку за вещами вместе с «месмеристом» Эрихом, даже если для этого мне придется спрятаться под сиденьем его автобуса. Обида на Бескова тут как тут. Двадцать рейстери спокойно уезжают в какой-то там бывший пансион, в то время как мой мирок ограничен стенами этого дома… Все остальное превратилось в туман, и я даже не уверена, существует это «остальное», или я просто его выдумала.

Белый передник Эрны мелькает за витражным стеклом, заменяющим стену в одной из комнат первого этажа. Из приоткрытой двери веет запахом прачечной. Заглянув внутрь, я застаю домработницу раскладывающей грязные вещи по трем стиральным машинам с такими огромными барабанами, что при желании она могла бы забраться туда целиком.

– Эрна! – Увидев, что это всего лишь я, она возвращается к своему занятию. – Спасибо за клопсы. Ничего вкуснее в жизни не ела. Danke schön.

– Bitte, bitte, – воркует она, не поднимая головы.

Я подхожу ближе.

– Разрешите, я вам помогу?

Домработница глядит недоверчиво, но все же указывает на одну из корзин. Я извлекаю оттуда черный носок и, следуя простейшей логике, прилежно кладу его к другим темным вещам.

– Эрна, – говорю я без особой надежды. – Вы действительно помните судью Нойманна?

– Herr Neumann, ja! – радостно восклицает пожилая женщина и мелко кивает, напоминая огромную пеструю курицу-наседку. – Ja. Der Säufer Neumann[13]!

– А Рихарда Кляйна?

Эрна вполоборота замирает у стиральных машин, по-птичьи склонив голову к плечу, и морщит лоб.

– Мало жил, – изрекает она наконец на ломаном русском. – С друг. Wilhelm… Wilhelm…

– Рауш, – подсказываю я, и она снова разражается своими клокочущими «ja». – А кто был здесь хозяином после Рихарда Кляйна, вы помните?

Эрна качает головой. Очередная охапка белья отправляется в барабан.

– Долго никого. Der Krieg! Война! Люди умирать. Все гореть. Кроме наш дом, – добавляет она с гордостью. – Herr Klein спрятать. Иначе…

– Капут? – Она шумно вздыхает в знак согласия. – А Эльза? Елизавета Четвергова тоже сюда приходила?

– Jawohl, – говорит она как само собой разумеющееся, и мое сердце пропускает удар. – Хозяйка картины привозить. Мебель. Die Erbstücke[14]. Очень дорого.

«Эрбштуки», значит… Ай да бабуля! И Бесков при всем его многословии что-то ни разу не обмолвился ни об этих фамильных штуках, к которым я, похоже, имею отношение. Ни о том, что дом-то не его, а мой.

И он еще смеет держать меня взаперти!

– Страшно ругаться с молодой хозяин, – бормочет Эрна, вынимая из растревоженной памяти все новые и новые подробности.

Я застываю на пороге.

– С Бесковым?

– Ja. Мы со старик думать, что они друг друга пе-ре-убивать…

Одного зарвавшегося самозванца я готова «переубивать» прямо сейчас – и вылетаю из прачечной, ничего не видя от ярости, но уже на лестнице попадаю в безнадежную пробку из разгоряченных солнцем и долгой поездкой тел вернувшихся постояльцев. Они уже не кажутся беззаботными, напротив – приглушенно перешептываются, но мне нет до этого никакого дела. Протолкавшись наверх, я вихрем проношусь по коридору и – о чудо! – замечаю в дальнем конце спину проклятого немца. Он неспешно сворачивает в библиотеку, не подозревая, что сам выбрал место своей смерти. Я врываюсь следом и с грохотом захлопываю дверь.

– Где моя бабушка? Что ты с ней сделал? – выпаливаю я, забывая про паузы в словах. – О чем вы говорили три года назад? Ты убил ее? Бесков!

Он молчит и удивленно хлопает ресницами.

– Говори! – ору я. – И дай мне уже наконец этот чертов ключ от моего чертова дома!

Он продолжает изображать святую невинность. Притворяется, что растерян, а сам лихорадочно выдумывает очередное вранье. Я вижу это по глазам. Он намерен и дальше водить меня за нос. Держать здесь, как муху в банке, ничего не объясняя. Он убил ее. Убил. Убил. И живет теперь в ее доме. Смотрит на меня, говорит со мной, прикасается ко мне, будто захватчик, по праву сильного получающий все…

Я не понимаю, что делаю. Руку словно направляет некая генетическая память, с колыбели присущая женскому роду. Я знаю, как надо замахиваться и как бить. В тишине библиотеки отчетливо раздается звук пощечины.

Бесков зажимает скулу ладонью. В его взгляде, морщинке на лбу и приоткрытых губах читается искреннее недоумение. Как истинный актер, он играет свою роль до конца.

– Браво, – вкрадчиво произносит чей-то голос. В мою честь звучат сдержанные аплодисменты.

Мы не одни, понимаю я и закрываю глаза в надежде, что когда их открою, все исчезнет.

– Тимур, Амина, – говорит Бесков. – Знакомьтесь – Есения. Наша будущая судья.

– Я представлял ее себе несколько иначе…

В одном из кресел, закинув ногу на ногу, расположился длинноволосый мужчина с породистым лицом воина степей. Не сводя с меня взгляда чуть раскосых глаз, он подносит к губам мундштук бирюзового с золотом кальяна.

– Умнее.

Тонкая, изящная, как струна, брюнетка приближается к Бескову и заставляет его отнять руку от лица. Низкий вырез платья демонстрирует изгиб позвоночника. «Ради всего святого, где ты ее откопал?» – говорит она не настолько тихо, чтобы я не расслышала. Бесков отвечает «прекрати» и пытается отстраниться, но она настойчиво гладит его по щеке, а убрав ладонь, разворачивается ко мне. Примерно с таким выражением разглядывают отвратительное пресмыкающееся, неизвестно как заползшее в спальню. С этого момента я понимаю, что мы не подружимся.

– Чтобы разговаривать с Бесом в таком тоне, девочка…

– Амина! – вскрикивает он.

– Нужно для начала хоть что-то из себя представлять.

Набравшись смелости, я смотрю прямо в ее идеально подведенные черным злые глаза. Правда, для этого мне приходится задрать голову.

– А что из себя представляет он сам?