Последний натиск на восток ч. 1 - Дмитрий Чайка

какие-то разногласия с начальством по церковной части, но в чем именно они заключались, для него так и осталось сокрытым за пеленой словесного тумана. — А я и не догадался.

— Так что насчет спора о трех главах[27]? — внимательно посмотрели на него уважаемые люди, затаив дыхание. — Как вы относитесь к нему?

— Да мне на него насрать, — совершенно искренне ответил Виттерих, а почтенные горожане выдохнули с радостным облегчением. — У вас еще есть какие-нибудь важные условия? Только такие, чтобы я тоже понимал, о чем идет речь. Нет? Тогда мне будет нужен проводник. Я желаю получше изучить здешние места. Мне пять сотен парней нужно кормить, а впереди зима.

— Господин, — робко сказал один из горожан, который в замешательстве переступал босыми ногами по плитам пола. — Я готов провести вас, я хорошо знаю Истрию и Далмацию, но это очень опасно. Мы окружены множеством свирепых племен. Склавины отнимают наши лучшие земли, и селятся на них. Каждый год их число множится, и они уходят все дальше на юг. Купцы рассказывают, что даже на Пелопоннесе их теперь стало больше, чем греков.

— Это решаемо, — отмахнулся Виттерих. — Скоро Шеба приведет сюда своих парней, и твоих склавинов построят в затылок и поведут за Дунай. Шеба свое дело туго знает.

— А почтенный Шеба, который избавит нас от склавинов, это кто? — горожане раскрыли в изумлении рты. — Мы бога молить будем за этого достойнейшего человека.

— Это один из аварских ханов, — успокоил их Виттерих. — У него серьезный контракт на поставку живого товара в Белград. Там, почтенные, пустой земли много, а людишек, наоборот, совсем мало. Вот он их туда и погонит, а местный жупан за каждую голову чистым серебром платит. Он скоро должен прийти сюда с тысячей всадников. Мы с ним немного почистим окрестности города, а весной возьмемся за здешние места по-настоящему. Я как раз за зиму узнаю, с кем тут можно иметь дело, а с кем нет. Если эти пришлые склавины будут вести себя прилично, то мы позволим им тут жить, а если нет, то тем хуже для них. Мне тут разбойники не нужны. У меня тут будут тишина, порядок и все подати без задержек. А кто не согласен — украсит собой дорогу. Тут есть дорога?

— Да господин, — бешено закивали головами горожане. — Виа Флавия. Ей почти шесть сотен лет, но она в прекрасном состоянии. Она идет на самый юг Истрии, к городу Пола.

— Это хорошо, — глубокомысленно сказал Виттерих. — Меня всегда успокаивали трупы казненных разбойников вдоль дороги. Я, когда в Галлии жил, в своем герцогстве за год всех извел. Не поверите, бабы могли голышом на улицу выйти, и хоть бы кто пальцем тронул. Кстати, а что у вас тут с бабами? Красивые есть?

— Сюда что, снова придут гунны? — в ужасе прошептали горожане, которые только сейчас осознали, что им пытался объяснить Виттерих. — Господи боже, смилуйся над нами!

* * *

В то же самое время. Новгород.

Людмила родила сына, Богиня не подвела ее и в этот раз. Самослав навестил жену в спальне, где измученная тяжкими родами жена кормила малыша грудью. Она не признавала кормилиц, у нее и своего молока было достаточно. А свекровь, которая сидела рядом с ней, поддерживала ее в этом полностью. Нечего свое дитя чужим бабам отдавать. Людмила лежала на боку, устало смежив глаза, а малыш лениво теребил грудь. Наелся, видимо. Но, как только Людмила пыталась отодвинуться от него, чтобы немного подремать, он снова начинал чмокать, недовольно морща крошечное красное личико. Княгиня, увидев мужа, слабо улыбнулась искусанными в кровь губами и снова закрыла глаза.

— Как ты? — Самослав поцеловал жену, чего не было уже много месяцев. Та даже вздрогнула от неожиданности.

— Да вот, — ровным голосом сказала она. — Третьего сына тебе родила. Кий. Помнишь наш уговор?

— Кий, так Кий, — пожал плечами Самослав. — Пусть будет по-твоему.

— Как же мы с тобой дошли до такого, Само? — прошептала Людмила. — Куда подевалось все? Ведь ты когда-то любил меня…

— Я и сейчас тебя люблю, — совершенно честно ответил князь, погладив ее по щеке. — Ты ведь жена мне, мать моих детей. А то, что дел моих не понимаешь, так то не беда. Раз помогать мне не хочешь, то хотя бы просто не мешай!

— Я пыталась, — тоскливо сказал Людмила. — Много лет пыталась. Книги старые читала, понять тебя получше хотела. Так и не поняла я ничего. Верно матушка говорит. Дура я, видно, глупая. Да только одно я точно знаю, горе нам всем будет великое от дел твоих. Кара суровая от богов придет. Страшно мне, Само. За тебя боюсь, за детей тоже.

— С чего ты это взяла? — глаза князя опасно сузились. — Кто тебе все это сказал?

— Люди мудрые так говорят, — сказала Людмила. — Им грядущее ведомо…

— Поспи! — князь еще раз нежно поцеловал жену, и это вызвало мечтательную улыбку на ее губах. — Я скажу Батильде, она нянек пришлет. Тебе отдыхать надо. Не вздумай вставать и холод на животе держи!

— Я помню, — устало сказала Людмила и прошептала, засыпая. — Сделаю, как ты сказал. Так, и впрямь меньше рожениц мрет. Мне повитухи сказали.

Самослав пошел в свои покои, медленно наливаясь злостью. Игра затянулась, а он все еще был слеп, как котенок. Он открыл было дверь к себе, но сияющая, как новый полтинник ключница бросилась ему в ноги. Она ждала его здесь.

— Ваша светлость! — по щекам Батильды текли слезы. — Спасибо за сына. Хейно мой собственный дом в Белом городе строит, среди знатных людей. Спасибо, век бога молить за вас буду!

— Батильда! — поднял ее на ноги Самослав. — Ты к княгине нянек пришли, а то матушка разогнала всех. Пусть маленького княжича унесут, ей поспать надо. А за сына тебе спасибо. Он великим мастером стал, и на его работу весь свет любоваться будет. Ее везде увидят, даже в самом Константинополе.

— И сам император увидит? — глаза служанки округлились.

— Я думаю, он ее уже увидел, — хмыкнул князь. — Мне донесли, что монетных мастеров заставляют новые штемпели резать, да только пока такой красоты никто повторить не смог.

— Сам император! — потрясенно прошептала Батильда. — Помилуй, господи! Пойду в церковь, помолюсь… Ах да, княгиня! — и она опрометью бросилась к спальне.

— Боярина Горана позовите ко мне, — приказал князь стражнику.

Рабочие покои князя были аскетичны до предела, чему удивлялись все без исключения, когда бывали там. Кроме Горана, пожалуй. Он тоже был равнодушен к роскоши. Все остальные соратники князя, вырвавшиеся из затхлой темноты убогих землянок, потребляли ртом и