1993 - Сергей Шаргунов

Для верности он громко пересчитал свечки.

– А ей и есть четырнадцать, – нервно засмеялась Лена.

– Пятнадцать ей, – буркнула Рита.

Таня молчала.

– Недоразумение… Запутались… – сказал Виктор утихомиривающим тоном. – Ничего, ничего… Для дамы чем моложе, тем лучше.

Он снова перебрал струны, очевидно, ему не терпелось снова петь.

Родительский дом – начало начал,

Ты в жизни моей надежный причал…

– выводил он через минуту с бархатистой хрипотцой.

Лена отлучилась, вбежала обратно, воткнула в торт свечку:

– Задуй, дочка!

Таня погасила последний огонек.

“Они даже забыли, сколько мне лет!”

Глаза ее оставались пусты и сухи, но внутри словно окатил ледяной душ.

Просторным солнечным августовским утром они собрались в лес.

– Тань, пойдешь с нами? – спросила Лена.

– Дома посижу.

– Грибов, говорят, тьма-тьмущая.

– Я лучше возле дома с козой погуляю.

– Грибы собирать не хочешь, лентяйка, – сообразила Лена. – Что найдем – сами съедим.

– А я с ней своими грибочками обязательно поделюсь, – пообещал Виктор.

Собирались долго. Виктор полез на чердак за корзиной побольше. Все ему казались маленькими, и он сокрушался, куда же подевалась самая большая. “Это она и есть!” – уверяла Лена, показывая на ту, что он прижимал к груди, темно-коричневую, грубого плетения. Свою светлую корзинку она долго мыла от козьей шерсти, налипшей на дне к чему-то вроде черного пластилина (остатки сгнившего гриба?). “Куда такую малютку?” – спросил Виктор. Потом выбирали, во что одеться, со второго этажа на первый перекрикиваясь и аукаясь, как будто уже в лесу. В итоге нашли старые рубахи и тренировочные штаны: главное, чтобы тело было закрыто.

– Одиннадцатый час, а она копается.

– Это я-то копаюсь? На себя посмотри, беспомощный.

Наконец они покинули дом и, сопровождаемые надрывными криками козы из сарайчика, вышли за калитку.

Таня смотрела на родителей в открытое окно и чуть покачивалась в такт телевизору: включила музыкальный канал.

– Всё хорошо будет, – сказал Виктор убежденно.

– Чего хорошего? – спросила Лена.

– Хороший будет день.

– Почем ты знаешь?

Он таинственно сощурился:

– Так птички напели…

– Какие птички?

– Воробушки.

– Какие еще воробушки?

– Я тебе никогда не говорил? Примета есть. Мне в детстве бабушка рассказала, всегда сбывается. Вышел из дома, и воробушки поют. Если слева поют и сердито, значит, ничего хорошего не жди, день будет тяжелый. Но если справа и радостно, всё будет хорошо…

– А разве они поют сейчас? Где ты видишь здесь воробушков? – Лена закрутила головой.

– Глухая, уши разуй, – Виктор схватил ее за руку; остановились, и действительно, это было странно, Лена даже поморщилась: справа с чужих огородов, из-за заборов, из гущи зарослей слышалось бодрое чириканье.

Ближе к лесу сбавили шаг. Лена подняла из травы обломок ветки и теперь то и дело перешагивала канавы, выискивая грибы. Она села на корточки и срезала две сыроежки – красноватую и мглисто-серую.

– В лесу искать надо… Это всё баловство… Теряем время… – бубнил Виктор.

Он наткнулся на огромный мухомор, в котором внезапно уловил издевку над своей внешностью – на корабле первый год дразнили “мухомором” – замахнулся ногой, но бить передумал.

Опушка встретила их обильной и раскидистой свалкой с ржавым остовом инвалидной машины, торчавшим с незапамятных времен. За свалкой открывалась широкая лесная дорога в тяжелых комьях земли и следах от трактора.

Они шли по этой дороге, пока слева не показалась их любимая поляна с поваленной сосной. Тут был их привал, где они, чуть помолчав, входили в общение с лесом. Вот и сейчас присели; Лена как-то боязливо посматривала вбок на разумную суету черных больших муравьев. Потом встала и зашла в малинник. Вернулась к мужу, выставив ладонь, на которой багровели разбухшие ягоды:

– На – самые сладкие!

За ельником, весело разговаривая, тенями прошли люди, ребенок звонко повторял: “А его жарят или солят?”

Виктор равнодушно, точно бы слепо, взял ягоду, отправил в рот и даже не шевельнул челюстями.

– Чем-то недоволен?

– Все грибы проворонили.

– Себя вини. А я иду искать.

– Ну так вперед!

Они полезли в чащу, раздвигая завесы елей и под их сумеречными шатрами исследуя пространство, густо засыпанное рыжими иголками. Грибов в ельнике не было, время опят еще не пришло, местами бледнели следы от срезанных неизвестных, да запорошенная иголками попалась большая темная свинушка, но ее отвергли – недавно по телевизору передавали: свинушки лучше не есть.

– Потише, эй! Веткой в лицо ударила! – жалобно окликнул Виктор. – Зачем вперед меня поперлась? Глаз чуть не выбила. Надо было по дороге идти. К переправе бы вышли. А тут болото дальше…

– Хнычь, хнычь…

Но и правда: они угодили в плотные камыши и рослую осоку, пришлось обходить болото по краю, чтобы вернуться к дороге, концом упиравшейся в мостик. Мостик – три бревна и стальной лист – лежал через вязкую грязь, которую рассекал мелкий, но проворный и чистый ручей.

За мостом слабая тропинка угасала в лесной сумятице. Лена нагнулась, присела и ловко замелькала пальцами.

– Ты по грибы или по ягоды? – проворчал Виктор.

– Будешь нависать, не поделюсь… – она положила в рот горсть земляничин.

– Как я это переживу! – Он решительно, правое плечо вперед, ринулся в лиловую тень, захрустев ветками. Отшатнулся, будто бы выброшенный обратно вражьей силой, и спросил через плечо: – Лен, ты со мной или куда?

– Нет, не с тобой, знаешь. С дядей Петей… – рассмеялась она.

Виктор нырнул в чащу, зажмурившись и пригнув голову. Навстречу пахнуло сыростью, зазвенели комары. Паутина облепила лицо и волосы.

– С каким еще дядей Петей? А, всё с тобой понятно!

– Куда погнал? Так ничего не найдем. Ай! Больно же! Больно, твою мать!

Теперь он шел впереди и раздвигал ветви, их не придерживая.

– Всё с тобой понятно, говорю!

– Не ори, идиот. Все грибы от голоса твоего злобного попрятались.

– Ты себя слышала, лягушка?

Лена шла уже не следом за мужем, а поодаль, с ним вровень, сама раздвигая ветки. Виктор вооружился крепким кривым суком, который с трудом отвинтил у ели. Брянцевы смотрели в землю, шарили в траве, среди извивистых корней, подземных осиных гнезд, сокровенных холмиков и ямок. Там и тут вольно жили причудливые поганки, зловеще-заманчивые, одновременно притягивавшие и отталкивавшие взгляд. Виктору попался растоптанный гриб, и было непонятно, то ли он был добрым и невинно казнен, то ли ядовитым, вызвавшим чью-то ярость.