Анти-Авелин - Наталия Земская

Мила пыталась хотя бы часик поспать, но из этого ровным счетом ничего не выходило. Стоило ей закрыть глаза, как она снова чувствовала его губы на своем виске и нежное прикосновение сильных рук.

Вдруг он больше не придет? Эта мысль подняла ее с постели.

Возбуждение и желание действовать обжигали все тело. Она нервно и бессмысленно начала мерить шагами свою квартиру.

Наступило утро. Ночные приключения казались событиями, случившимися не с ней. Реальностью был только он, такой зовущий и желанный. Ради него хотелось совершать безумные поступки, даже пойти на смерть. Фантазийные сюжеты различных форм самопожертвования, с явным оттенком мазохизма, сменялись один за другим в ее воспаленном сознании. Спина сигнализировала об усталости, мозг не давал остановиться.

Золотая портьера грудой высилась на кухонном столе. Раздвинув руками этот ворох материи, Мила извлекла увесистый ажурный ларец. Поставив его на стол, она стала любоваться тонкой работой мастера. Женское любопытство требовало приоткрыть крышку и заглянуть внутрь, а самопожертвование – быть стойкой и ничего не делать без его разрешения. Чтобы как-то себя отвлечь, она решила сходить в магазин за провиантом для завтрака.

Улица Наметкина, вечно забитая дорогими служебными и личными авто, в воскресное утро была полупустой, и от этого казалась непривычно чужой.

Взглянув на купол Газпрома, Мила остановилась, как вкопанная. Палатка из синего стекла на крыше многоэтажного офиса, которая по замыслу архитектора должна была символизировать собой голубой огонек горящего газа, освещалась изнутри ярким светом. Ей никогда не приходило в голову, что пространство этого странного декоративного элемента может быть наполнено жизнью и вообще как-то использоваться.

– Цитадель зла, – услышала Мила чей-то голос. Рядом с ней стояла симпатичная пенсионерка с хозяйственной тележкой в клеточку.

– Что вы имеете в виду?

Пенсионерка кивнула в сторону Газпрома:

– Не то место надо очищать и лечить, где зло находится, а то, где оно питает себя присвоенным, – и дальше покатила тележку по своим делам.

По пути в магазин Мила еще несколько раз оглянулась на оживший купол.

Купленные продукты заняли свои места в холодильнике и шкафчиках. От любовной лихорадки в горло не полезло ничего, кроме горько-сладкого кофе.

Ларчик обрастал Милиными догадками и предположениями. Наконец, ее осенило, что его содержимое сможет ответить на вопрос: появится Базазаел в ее доме еще раз или нет? Она поправила волосы и, сев за кухонный стол, придвинула к себе заветный ларец.

Поразмыслив еще немного, Мила надавила на замочек из изумрудного камушка, и крышка ларчика плавно откинулась. Она нагнулась, чтобы лучше разглядеть предмет, лежащий внутри:

– Боже милостивый! Какая красота!

Она сделала движение рукой, чтобы достать содержимое, но кисть вдруг обмякла и со шлепком ударилась о край стола. Губы, щеки и лоб наполнились тяжестью и потянули голову вниз. Все, что она успела – это наклониться вбок, чтобы не удариться лицом о металлические края ларчика.

* * *

«Духовное совершенствование есть полная победа над страстями, то есть полная победа над собственным злом.

Что является источником страсти – тело или воображение? Природные инстинкты заставляют желать, но желание – это осознанная мысль, которая, в свою очередь, с новой силой влияет на плоть. Тело зависит от помыслов, оно же воздействует на ход мыслей. В одном случае инстинкты рождают любовь, в другом – ничего, кроме похоти. Чувственность тела практически идентична у всех индивидов, мировоззрения же человека зависят только от его личного опыта, который, в свою очередь, представляет собой сложные переплетения из знаний, идей, умозаключений, событий, поступков и прочего. Если представить себе жизненный опыт человека в виде лабиринта, то по своей сложности он, пожалуй, будет напоминать вселенную. По какому пути в этом многоуровневом лабиринте пойдет зародившееся в человеке чувство? Будет ли оно бесконтрольно развиваться, обретая разрушительную силу, или, вспыхнув, тихо угасать, несмотря на все попытки поддержать умирающую влюбленность? Совершая свой путь по этому лабиринту, само влечение отражает в себе и вбирает в себя все сопутствующее на этом пути и, преображаясь, оказывает обратное внешнее воздействие. Так что же влияет на выбор маршрута, имеющего такое большое значение для перерождения чувственного опыта в нечто более важное: импульс, посланный другим человеком, или события и обстоятельства сегодняшнего дня? Быть может, состояние здоровья и настроение? На самом деле, значимо абсолютно все. И как же в этой огромной палитре эмоций разглядеть рождение настоящего чувства, если это «настоящее» – уникальное и никогда не повторяющееся явление? Ведь всем нам дана мера, через которую мы безошибочно можем определить, что есть любовь, а что – всего лишь имитация ее. Более того, мы знаем, что у кого-то есть способность к этому чувству, а кто-то им не обладает. А это означает, что в таком безбрежном океане случайностей существует островок, или лучше основа, которая способна притянуть к себе чувство и вдохнуть в него настоящую любовь. Как же выглядит эта основа, или из чего она состоит и в чем она проявляется окружающим: в эмоции, в поступке, во взгляде, в опыте прожитых лет?»

Жан Поль старался не оценивать случившееся с точки зрения морали. Его сан проводил четкие и безжалостные грани допустимого в его действиях, делая бессмысленными все рассуждения на эту тему. Он утешил себя бременем тайны, которую он водрузил тяжелым грузом на свою совесть и, неистово молясь перед образом Иисуса, искренне переживал за свою духовную чистоту. Поднимаясь же с колен и отворачиваясь от алтаря, он счастливо улыбался нежному образу Авелин, прочно поселившемуся в его сердце.

– Что же мы с тобой наделали? – спрашивал он ее при каждой встрече, обнимая за талию и прижимая ее голову к своей груди.

– То, чего мы так желали, и что было выше наших сил, – отвечала она ему.

Он успокаивал себя ее ответом. Во всем происходящем была ее воля, а он – лишь корабль, плывущий по волнам ее желаний. Но, если в этом возникнет необходимость, он сможет защитить берега этой счастливой гавани, скрытой от ветров житейских невзгод. Она никогда не спрашивала его о том, что же будет с ними дальше, а он старался об этом не задумываться.

Счастливые дни их тайных встреч пролетали, как птицы, унося на своих крыльях знойное лето. Густые утренние туманы напоминали о надвигающейся осени. В одно такое утро в покои Жан Поля вошел угрюмый монах, приставленный лионским епископом к нему для услужения:

– К вам женщина, простолюдинка, из города. Говорит, по очень важному делу.

Жан Поль поморщился, вспомнив о своей миссии:

– Вероятно, она хочет рассказать о том, что соседка, вылившая утром помои под ее окно, является рьяной сектанткой. Запиши ее показания и отпусти с Богом.

– Нет. Она сказала, что хочет личной встречи с вами, и что вы не сможете ей отказать, услышав ее имя. Ее зовут Мария Дангон, она мать Авелин Дангон.