Гребаная история - Бернар Миньер

Я увидел, как Джонни опустил голову и с удрученным видом встряхнул ею. Обеими руками взъерошил свою густую рыжую шевелюру, скрипнул зубами, а затем ударил кулаком по столу. Ему было страшно. Страшно было нам всем.

– Да что с вами такое! – наконец выкрикнул он. – Проваливайте вы все к черту! Хорошо, я иду. Но у меня нет ощущения, что мы действуем как надо. Нет, серьезно, парни, мы совершаем грандиозную глупость.

* * *

На следующий день Шейн ждал нас на парковке у терминала паромов; он курил, прислонившись спиной к дверце своего старого «Сильверадо», подставив волосы ветру. Он был похож на Дина Джеймса в удешевленном варианте, когда двинулся к нам в своей куртке с капюшоном и кроссовках. Поли и Райана не было видно.

– Привет, слабаки, – бросил он через плечо, усаживаясь рядом со мной.

Чарли и Джонни даже глазом не моргнули.

– Привет, приятель, – затем обратился он ко мне, пожимая руку, и эта новая фамильярность между нами меня немного смутила.

– Ты готов? – спросил я.

– А ты, Генри? Ты все еще хочешь это сделать?

Может, мне это показалось, или в его голосе на самом деле прозвучала нотка восхищения.

– Еще как, – сказал я.

– Очень хорошо.

Кьюзик вынул из кармана своей куртки что-то завернутое в тряпку, положил на колени и принялся медленно разматывать. Тридцать восьмой калибр!

– Срань господня, что это такое? – взвизгнул Чарли, который наклонился между нашими двумя сиденьями.

– А как по-твоему, придурок? Разве это похоже на фаллоимитатор?

– В этом у нас нет необходимости, – сказал я.

– Еще как есть, – возразил Шейн. – Парни, я вам объясняю: мы идем встречаться с Оутсами!

– Думаю, мы это достаточно осознаем, – запротестовал Чарли. – Думаю, чертовски, охренительно, даже капец как осознаем, парень… Срань господня, Иисус-Мария-Иосиф и все небесные ангелы, я спрашиваю себя, парни, не будет ли у меня до конца путешествия в штанах полная коробка «Твиксов»…

На какую-то долю секунды Шейн Кьюзик обернулся и разглядывал Чарли так, будто только что увидел инопланетянина. Я забеспокоился, не собирается ли тот сделать ему «саечку». Но он улыбнулся, а затем открыто рассмеялся. Чарли посмотрел на него и тоже принялся подыхать со смеху. Это было сильнее меня: я смеялся, не в силах остановиться, то же самое произошло и с Джонни – сумасшедший, истерический, неудержимый, неодолимый смех раздавался по всей округе.

– Эй, Даррелл, отсоси у меня! – заорал Чарли в машине, жестикулируя и вызывая новый взрыв хохота. – Даррелл, Даррелл, иди сюда, моя курочка! Это что за штука у тебя вокруг шеи, Даррелл, это немного по-девчоночьи, да? Даррелл, я твой папочка!

И так далее в том же духе.

С этого мгновения мы откровенно впали в истерику, заливая себе щеки слезами радости, колотя кулаками по приборной панели и спинкам сидений, раскачиваясь вперед-назад, объединившиеся своим смехом, а заодно и страхом – страхом, который ждал своего часа, притаившись неподалеку, будто подземный источник, который пробивается чуть дальше…

* * *

Было солнечно, когда мы часом позже выехали с парома в Анакорте, и смешки давно уже стихли. До континента добрались по 20-му шоссе, проехав по двойному мосту, соединяющему его с островом Фидальго. Весной, когда сотнями распускаются тюльпаны, этот район – просто взрыв цвета.

Берлингтон…

Сидро-Вули…

Мы смотрели на проносящиеся мимо пейзажи…

В Конкрете мы остановились напротив церкви Ассамблеи Божьей, чтобы отлить на краю дороги. Без сомнений, поднимавшаяся в нас тревога имела некоторое отношение к этой потребности. Снова садясь в машину, я мельком взглянул на церковь, как если б мы отправлялись в рискованное путешествие, будто конкистадоры – в богом забытые земли.

Мы объехали «Итери-Драйв-Инн» и поселение Кларка на берегу реки Скаджит с его шале, разноцветными вымпелами и новогодними гирляндами на входе, и на миг веселье, исходящее от этого места, вызвало у нас желание остановиться и отказаться от нашей самоубийственной экспедиции.

Начиная с Марблмаунта, мы видели хибары с обрушенными крышами, поломанные автомобили на заброшенных и еле живых станциях автосервиса. Ветви деревьев по краям дороги, покрытые мхом, казались рукавами из зеленого меха на жилистых руках. Река, широкая и бурная, текла между двумя стенами деревьев, и туман на ее поверхности напоминал дым. Какая-то нездоровая сила, словно неодолимый призыв к упадку и смерти, исходила от этого места даже в ясный солнечный день. Горы становились все ближе и ближе, все выше и выше поднимались их заснеженные вершины, опушенные облаками.

– Наоми, – вдруг произнес Чарли. – В первый раз, когда я ее увидел, это случилось в магазине, мне было семь лет, и я ждал мать у кассы.

Мы выкинули из головы страх, чтобы слушать продолжение.

– Едва войдя в коридор, она улыбнулась мне и спросила: «Это твой магазин?» А я, весь такой гордый, ответил: «Да». А она мне: «Ты врунишка, он не твой, а твоих родителей». Я весь покраснел, распереживался и сказал: «Нет! Он и мой тоже!» А она и говорит: «Докажи». – «Как?» – спросил я. «Подари мне конфеты».

Мы все рассмеялись. Каждый поделился какой-то небольшой историей о Наоми. Вначале это просто забавляло, а затем сделало атмосферу не такой тягостной.

Был почти полдень, когда мы съехали с Норт-Каскейдс-хайвэй, ведущей к озеру Дьябло, и пересекли Скаджит по большому металлическому мосту. Тут же небольшая дорога принялась карабкаться по склонам гор среди елей.

Почти смеющийся пейзаж не мог отвлечь нас от ощущения, что мы едем навстречу катастрофе. Но поворачивать назад было слишком поздно, к тому же ни за что на свете я не признался бы товарищам по путешествию, что очень хочу навострить лыжи.

Пока солнечные лучи сверкали на ветровом стекле, проскальзывая сквозь ветви, я взглянул в зеркало заднего вида: Чарли, нахмурившись, грыз ногти, Джонни смотрел в окно, но его взгляд был отсутствующим. Никто больше не разговаривал.

Шейн единственный казался живым в этой машине.

Тем не менее он все сильнее нервничал, пальцы его левой руки выстукивали по бедру то ли трек с диска Дейва Грола, то ли ритм Ларса Ульриха[41]. Шейн курил одну сигарету за другой, зажигая новую от окурка предыдущей, прежде чем выбросить его в окно.

– Это здесь, – внезапно объявил он.

Справа между пней была большая деревянная изгородь, от которой отходила лесная дорожка. Около полудюжины надписей – «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ», «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», «ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА», «ГРАНИЦУ НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ», «ОСТАВАЙТЕСЬ СНАРУЖИ», «ЗЛЫЕ СОБАКИ» – было прибито на изгороди и на пнях кругом. Это изобилие предупреждений и угроз, безусловно, служило сдерживающим фактором.