Ты – моё проклятие - Лина Манило

И на этот раз я верю.

– Повезло, что Нечаев не знает Арсения, – говорит Савельев, убирая телефон в карман. – Пора ехать. Время.

И я готова податься на выход, но Клим держит мою руку крепко. Арс же, не оборачиваясь, следует к двери, а за ним движется Савельев. Никто ни с кем не прощается, никто не говорит громких слов, и очень скоро мы остаёмся с Климом наедине в чужом доме.

– Твой отец ищет киллера, – говорит Клим, а я пару раз моргаю. – Арс согласился им быть.

Клим.

– Твой отец ищет киллера. Арс согласился им быть.

Только озвучив вслух, я сам осознаю смысл сказанного. Когда Савельев предложил свой план: подсунуть подставного Нечаеву, который под чутким надзором проверенных и отлично прикормленных ментов "выполнит заказ", мысль об Арсе пришла сразу. Когда на кону стоит жизнь и будущее, а позади слишком много ошибок, рядом должны быть надёжные люди.

Такие, как Арс.

Но я хотел, чтобы друг пошёл на это по доброй воле. И он пошёл, потому что иначе не умеет.

– Испугалась? – прижимаю её голову к себе, но Маша толкает меня в грудь, вырывается.

– Ты о чём вообще? – кричит, выплёскивая наружу эмоции. – Клим, ты сошёл с ума. Вы все сошли с ума!

– Кажется, нечто подобное я уже недавно слышал, – усмехаюсь, вспоминая подробности нашей первой встречи, спустя восемь лет. – Я облажался, понимаешь? Очень крупно облажался, когда пошёл к твоей бывшей подружке. Теперь приходится расхлёбывать. Но мне нужно было с ней увидеться. Иначе все эти подозрения сожрали меня.

Мне не хочется забивать голову Маши всем этим, не хочется пугать её, но иначе она не поймёт. А мне не нравится держать её в стороне от правды, когда слишком многое стоит на кону. И я готов быть честным перед ней, готов признавать ошибки. Лишь бы всё удалось исправить.

– Женя? Она опять что-то сделала?

Маша запускает руки в волосы, пропускает пряди между пальцев, массирует кожу головы, будто бы пытается сдержать внутри черепной коробки рвущиеся на волю мысли. У меня самого башка скоро взорвётся к чертям, разлетится ошмётками по воздуху, как в говёном фильме ужасов.

– Подожди, я поняла! – восклицает, а я отхожу к столу, чтобы хлебнуть кофе. Он остыл, но мне плевать.

Распечатываю бутылку коньяка, лью немного в кофе и делаю большой глоток. Лишь бы смочить эту сушь, сковавшую горло. Лишь бы хоть немного унять нервную дрожь в пальцах. Боюсь ли я? Да. Себе-то я могу признаться, как бы противно от этого не становилось.

Маша стремительной походкой направляется ко мне и, схватив бутылку коньяка, делает глоток прямо из горлышка. Отлично, только вот ей сейчас наклюкаться для полного счастья не хватает.

– Сука она. Продажная, – выносит вердикт бывшей подруге и полыхает взглядом. Яростная, злая, взъерошенная, как замёрзший воробей. – Только…

– Что?

Я забираю у неё коньяк, пока хуже не стало. Нам нужна трезвая голова и ясный ум.

– Отец… он правда… хочет нанять киллера? – голос срывается, но Маша сглатывает, формулируя самые страшные вопросы: – Ты точно знаешь? Может быть, всё-таки ошибка?

Маша перебирает варианты, но я беру её за плечи и останавливаю взглядом от дальнейшей суеты. Смотри мне в глаза, Бабочка, смотри. Потому что есть вещи, о которых слишком сложно говорить. Но иногда без слов просто не обойтись, потому я набираю полную грудь воздуха и начинаю:

– Маша, шутки кончились уже давно. Одного факта, что я вернулся в город, что посмел нагнуть твоего отца, ему достаточно, чтобы желать выпустить мне кишки. Понимаешь? Он хочет крови, моей крови. И это по щелчку не изменить. А умирать я не хочу, у меня на счастливую и долгую жизнь слишком много планов нарисовалось. Женя – да, сука. Но я сам виноват. Предавший однажды сделает это ещё сотни раз.

Маша то ли икает, то ли всхлипывает, а на щеках проступает болезненная бледность. Вкупе с лихорадочным блеском глаз смотрится просто невероятно. Фантастически, хоть сейчас и не время любоваться красотой, но оторвать взгляд просто не получается.

– Вы снова играете в инсценировку? – откашлявшись, спрашивает Маша, кладя руки мне на грудь. Проводит пальцами, поднимается выше, едва касаясь кожи, будоражит что-то тёмное во мне. – А я? Меня тоже нужно будет "убить", да? Отец и для меня киллера нанял? Или оптом дешевле? Два по цене одного? Скидки постоянным клиентам?

Сжимаю челюсти, как бешеный пёс, не разомкнуть. Повожу подбородком, качаю головой.

– Скоро узнаем. Но пока я ещё верю, что критический уровень эпической срани не достигнут.

Когда её пальцы добираются до нижней челюсти, очерчивают подбородок, губы, понимаю, что в любой момент могу потерять контроль над собой и ситуацией. Нельзя, ни в коем случае нельзя, но когда каждая минута длиной в год, судьба просто не оставляет мне выбора.

Пусть я загнанный зверь, повисший на краю пропасти. Пусть могу сорваться вниз в любую секунду, но пока я живой, буду пользоваться этим.

– Мы снова играем, да, – на выдохе, и следующий вдох уже делаю общим для нас обоим кислородом.

Я целу́ю Машу, потому что только так, оказывается, могу чувствовать себя свободным. Сейчас, когда она снова появилась в моей жизни, купленная у её отца лишь из жажды мести, прощённая и простившая, понимаю, что всем произошедшим со мной в прошлом заслужил этот второй шанс. Только так и никак иначе.

– Клим, – выдыхает мне в рот, опаляет дыханием кожу на губах, а я снова буквально вгрызаюсь в неё, раня и причиняя боль. Маша всхлипывает, но не пытается отстраниться, лишь грудь рвано вздымается и опадает. Но в один момент что-то её будто бы отталкивает от меня. – Клим, давай я пойду к отцу. Давай поговорю с ним. Он послушает меня, должен послушать. Ну не может это продолжаться вечно? Или давай просто уедем. Далеко. Туда, где нас никто не знает.

Она сама не замечает, как текут по её лицу слёзы. Не пытается их остановить, вытереть, и я смахиваю осторожно влагу с её щёк, слизываю, сцеловываю.

– Я не хочу так, веришь? – говорю, упираясь лбом в её. – Не хочу прятаться, как шелудивый пёс, не хочу бояться своей тени. Мне противно от этого, мерзко от одной только мысли.

– Но…

– Тш-ш-ш, – прикладываю палец к её губам, хотя больше всего на свете хочу сейчас целовать Машу. – Нечаев забрал у меня всё. Он опозорил и свёл в могилу отца. Лишил меня самого дорогого: родителей, города, дома, тебя. Изуродовал не моё тело, нет. Душу. Превратил в больного на голову ублюдка, злобного и злопамятного. Я не могу спать нормально все эти годы. Вечно мерещится, что вот сейчас он войдёт, а за ним его головорезы. Это ад, в котором я живу восемь грёбаных лет. И только рядом с тобой я вижу просветы в этом душном мраке. Но ты достойна большего, чем жить где-то далеко под фальшивыми документами.