Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз

ловкостью поднял машину в воздух и на огромной скорости помчался к станции.

Следовало лететь низко, чтобы иметь возможность дышать, и я избрал прямой путь поперек старого морского дна, где мог держаться всего лишь в нескольких футах над почвой.

Я летел с безумной быстротой: это была гонка со смертью. Передо мной витал образ любимой. Когда я в последний раз оглянулся, покидая дворцовый сад, она пошатнулась и упала рядом с маленьким инкубатором. Я понимал, что Дея умрет, если в ближайшее время не возобновится приток свежего воздуха. Я отбросил всякую осторожность: я вышвырнул за борт все, что было можно, я лежал ничком на палубе, с одной рукой на рулевом колесе и другой на рычаге скорости, который стоял на последней зарубке.

За час до наступления темноты передо мной неожиданно выросли гигантские стены атмосферной станции. Я резким толчком посадил лодку перед маленькой дверью, за которой были надежды целой планеты.

Рядом с дверью марсиане пытались пробить стену, но смогли только слегка поцарапать ее кремнистую поверхность. Многие из них уже уснули последним сном, от которого не мог бы пробудить даже приток свежего воздуха. Здесь условия были гораздо хуже, чем в Гелиуме, и я сам дышал с большим усилием. Несколько человек были в сознании, и с одним из них я заговорил:

– Если я открою эти двери, сможет ли кто-нибудь запустить машины?

– Я смогу, – ответил он, – если только вы успеете открыть. Долго я не выдержу. Но на всем Барсуме уже никто не знает секрета этих замков. В течение трех дней мы пытались разгадать их тайну – безнадежно.

У меня не было времени для разговоров, я быстро слабел и с трудом владел своими мыслями.

От слабости я опустился на колени и последним усилием послал девять мысленных сигналов в эту ужасную дверь. Марсианин скорчился около меня. Мы ждали в смертельном молчании, устремив глаза на прямоугольник перед нами.

Медленно отошла толстая дверь. Я хотел подняться и войти, но был слишком слаб.

– Там, – прошептал я своему спутнику, – когда доберетесь до машин, пустите в ход все насосы. Это единственная надежда на спасение.

С того места, где я лежал, я открыл вторую и третью двери и видел, как марсианин, на котором сосредоточились сейчас все надежды Барсума, на четвереньках прополз в нее. Тут я потерял сознание.

28. В пещере Аризоны

Когда я вновь открыл глаза, было темно. Странные жесткие одеяния покрывали мое тело. Я ощупал себя с головы до ног – я был одет, хотя, когда я потерял сознание, на мне ничего не было. Одежды затрещали и рассыпались в прах, стоило мне сесть.

Перед собой я видел узкую полоску освещенного луной неба, оно проглядывало через какое-то отверстие с изорванными краями.

Ощупывая свое тело, я обратил внимание на карманы и нашел спички, завернутые в пергамент. Я чиркнул одной из них, и ее слабое пламя осветило нечто похожее на глубокую пещеру, у стены которой я заметил странную безмолвную фигуру, скорчившуюся на небольшой скамье. Приблизившись, я увидел, что это останки старой женщины с черными волосами. Рядом стояла жаровня, над которой висел круглый медный котел с зеленоватым порошком на дне.

Позади женских останков со свода свисали плетеные ремни, протянутые поперек всей пещеры, а на них еще несколько скелетов. От поддерживающего ремня к мертвой руке маленькой старухи был протянут другой. Когда я прикоснулся к нему, скелеты закачались, шелестя, как сухие листья.

Это было странное и ужасное зрелище, и я поспешил выбраться из этого мрачного места на свежий воздух.

Зрелище, открывшееся моим глазам, когда я вышел на узкий карниз перед входом в пещеру, наполнило меня изумлением.

Новое небо и новый пейзаж предстали моему взору. Серебристые горы вдали, неподвижная луна на небе, поросшая кактусами долина внизу. Это не Марс. Я с трудом верил своим глазам, но начинал догадываться – передо мной была Аризона и тот же самый узкий карниз, с которого десять лет назад я страстно глядел на Марс.

В тоске я закрыл лицо руками, отвернулся и пошел по тропинке прочь от пещеры.

Надо мной сиял красный глаз Марса, скрывавший свою тайну в сорока восьми миллионах миль от меня.

Добрался ли марсианин до машин? Успел ли живительный воздух спасти их? Жива ли моя возлюбленная или ее прекрасное тело покоится рядом с маленьким золотым инкубатором в саду дворца Тардоса Мориса, джеддака Гелиума?

Десять лет я ждал и молил об ответе на мои вопросы. Десять лет я ждал и молил о том, чтобы вернуться в мир моей потерянной любви. Я предпочитал лежать мертвым возле Деи, чем жить без нее на Земле.

Старый рудник, который я нашел нетронутым, доставил мне сказочное богатство. Но к чему оно было мне теперь?

В этот вечер, когда я сижу в моем маленьком кабинете с окнами на Гудзон, исполнилось ровно двадцать лет с тех пор, как я ступил на Марс.

Я вижу сквозь оконце Марс. Он каждую ясную ночь сияет на небе, но сегодня как будто опять зовет меня, как еще никогда не звал после той ночи. Сквозь неизмеримое пространство космоса я вижу прекрасную черноволосую женщину, а рядом с ней маленького мальчика. Он обнял ее своими ручонками, она показывает ему на небе планету Земля, а у их ног лежит огромное, страшное чудовище с золотым сердцем.

Я верю, что они ждут меня, и что-то подсказывает мне: скоро я опять увижу их.

Боги Марса

К читателю

Двенадцать лет прошло с тех пор, как я положил тело капитана Джона Картера, своего дяди из Виргинии, в великолепный мавзолей на старом кладбище в Ричмонде.

Часто размышлял я над странными инструкциями, которые он оставил мне в завещании. В особенности меня удивляли два пункта: тело, согласно его воле, было уложено в открытый гроб, и сложный механизм болтов на двери склепа открывался только изнутри.

Прошло двенадцать лет с того дня, когда я прочел рукопись этого удивительного человека – человека, который не помнил детства и возраст которого нельзя было определить даже приблизительно. Он выглядел совсем молодым, а знал ребенком прадеда моего деда. Он провел десять лет на планете Марс, сражался за и против зеленых и красных людей Барсума, завоевал прекрасную Дею Торис, принцессу Гелиума, и почти десять лет был ее мужем и членом семьи Тардос Мориса, джеддака Гелиума.

Двенадцать лет прошло