Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская

— Не особо, но на теле не спрячешь, размером, — она порыскала взглядом по комнате, — ну, как светильник твой ночной, только без подставки.

Я кивнула, а навья поджала губы:

— Что-то ты, дитятко, излишне оживилась…

Испугавшись, я зевнула, прикрыв рот ладошкой:

— Почти сплю, рассказывай дальше.

— Все сделали, как она решила. Встретились, Мария Анисьевна ослабла к тому времени изрядно, трепыхаться перестала, выскользнула из тела, как косточка из вишни, а я…

Навья помолчала.

— Потом, что потом?

— А потом оказалось, что не на ту персону в изъятии моей сферы я понадеялась, что дурак этот старый милку свою заграбастает, а взамен мой артефакт Наталье Наумовне отдаст. Когда я в себя пришла, выяснилось, что сфера у Бобыниной, нянька у Сигизмунда, а я… тоже, получается, у Бобыниной во власти, так как беззащитна. И теперь, дитятко, сестричка твоя желает тот перенос уже с другими участниками повторить, твое тело занять.

— Ты говорила, это невозможно, потому что я чародейка.

— Наташка об этом не знает, — подмигнула собеседница, — или, скорее, желает думать, что бога за бороду схватила. Сейчас она готовится, слуг, наверное, отослать успела и сферу мою из тайника извлекает. Ох уж я ей наколдую, бессовестной, уж потешусь. Увидишь, тебе тоже роль, хоть и небольшая, в фильме этой прописана. Мне бы только свое в руки получить.

— Почему тебе именно Маняшино тело понадобилась? — Я уже забыла, что должна спать, села на постели, опершись спиной о подушки. — Потому что она ведьма?

— Да мало ли ведьм в вашей богоспасаемой империи? В какую не совсем пропащую бабу ни ткни. — Она щелкнула пальцами. — Просто время кожу менять пришло, а тут девка нестарая, не особо страшная, да еще и с тобою близка. Если бы не зависть Наташкина, все в семье бы и осталось. Ты бы подмены не заметила, уж я бы постаралась, вышла бы замуж, а уж у сиятельной княгини жизнь началась бы совсем другая.

— Получается, на мне вина за Маняшины злоключения?

— Добрая ты, Серафима, — с отвращением сказала навья, — и высокомерная, сверх положенного на себя берешь. Если бы твоя Неелова простой жизнью жила, на деньги не позарилась, старела бы себе за горами тихонько и злоключений бы избежала. А ты при чем?

— Ну, ваша шайка именно меня хороводит, — обиженно протянула я. — Огоньку захотелось?

— Твой огонь для нас, — отвращения стало еще больше, — что-то навроде дурманного зелья для человеков, не особо приличная страсть. Будь ты просто чародейкой, даже великой, тебя бы давно надкусили да выбросили, может, даже Крампусу на потеху отдали, низшие демоны до подачек охочи.

— Значит…

— Значит, сейчас мы сыграем для Натальи Наумовны чудесное представление, а после твоими сонными запорами займемся. Хозяин, когда понял, что ты сновидица…

— А хозяйка?

— Что? — Навья настороженно на меня посмотрела.

— Когда он узнал? — быстро вбросила я следующий вопрос. — Вы специально меня на Руян отвезли?

— Не сразу узнал… — Она говорила неторопливо, будто в раздумьях. — Поначалу он только жар осязал, шутил еще по-всякому. А вот когда ты на речовки не среагировала…

— Какие еще речовки?

— Ну такие… для барышень и человечков. Роза для розы? Так он тебя подманивал?

Припомнив странные от князя записки, я кивнула:

— Да, я еще подумала, что за чушь?

— А должна была томление ощутить и прибежать на зов.

Подумав, я спросила:

— Это что-то вроде аффирмации?

Навья пожала плечами:

— Чего не знаю, того не знаю. Мне колдовство речей неподвластно.

— А что подвластно?

— Запоры снимем, я тебе покажу.

Я поежилась, будто от холода, но все же решилась:

— Когда вы князя подменили и почему никто не заметил?

Удавка резко затянулась на горле.

— Много воли себе взяла? — зашипела навья. — Решила, мы с тобою подружки? Вызнала все, лисица, вынюхала. Притворщица! Кокетка! Думаешь сама супротив нас выстоять? Не выйдет! Мы везде проникли, во все сферы, отовсюду защищены. Сыскари твои зубы об нас первые обломают, даже чародеи. И Зорин твой первый пострадает. Иванушка… Тьфу! Я его себе после заберу, у него сила мягкая, не чета огню.

В голове шумело, я хрипела, силясь вдохнуть, забилась на постели, раскинув руки. Камея, казалось, болталась уже в горле на манер колокольного язычка.

Эх, Серафима, перестаралась ты. Интересно, а призраков в сновидцы пускают? Примет тебя Артемидор обратно без телесности? Вот и попробуешь, недолго уже.

Воздух ворвался в легкие с громким всхлипом и пронзил виски болью. Я закашлялась, разбрызгивая слюну.

— Перестаралась? — ласково спросила навья. — Ну ничего, впредь, дитятко, осторожнее будешь.

Она пружинисто поднялась, разгладила подол платья:

— Лежи тут пока, я погляжу, что там Наталья Наумовна наготовила.

Дверь она за собой не прикрыла, и створка моталась из стороны в сторону, будто не в силах выбрать только одну. Право, лево, право…

Сигизмунд. Маняшу забрал себе нав Сигизмунд, которого называют старый пан, Савицкий. Он один из тех лихих людишек, про которых говорила нянька.

Его я убью. Правда, я еще никого не лишала жизни, но зло должно быть наказано.

Нет, если бы не он, Маняша была бы уже мертва. Навья этого не говорила, но они явно собирались избавиться от ненужного им тела гризетки, и от Маняши в нем заодно.

Значит, не убью, значит, судить Сигизмунда Кшиштовича надобно.

Я улыбнулась, вспомнив, как мы с Гелей потешались над многотрудным именем старика.

Что еще удалось узнать? Вроде и немало, только полезного с гулькин нос. Князь вовсе не князь, а нав в сиятельной шкуре. Ну, это я и раньше подозревала. Лулу на мой прямой вопрос разозлилась, но не возразила. Везде у них свои человечки… Мамаев говорил, что сеть распространителей дурманных зелий и запрещенных артефактов в столице разветвлена и обширна и что, исходя из этого, покрывают торговлю в заоблачных властных верхах. Эльдар подозревал, что князь Кошкин в преступлениях замешан, но прямых доказательств не имел, ниточка оборвалась убийством Аркадия Бобынина. Кузен был связан с князем, напрямую связан, наверное, от него и гризетку для Наталии получил. Когда Лулу в доме появилась? Лет пять назад, наверное? Натали что-то такое рассказывала.

Эх, Наталья… Даже и не знаю, каким словом тебя обозвать. Да попроси ты меня о чем угодно, я бы отдала, сделала. Ну да. То-то ты, Серафима, ее один на один с братом оставила, на поругание. Помогла? Поэтому осуждать Наташку не смей.

Осознав, что мой внутренний монолог превратился в диалог, я слегка испугалась, что действительно лишаюсь разума. Одно дело сновидческую экспрессию миру являть, а другое — с внутренними голосами беседовать.