Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская

— Что с ним не так?

— Ничей он, сам по себе, и учит Абызову так, как нужным сам считает, ни с кем не советуясь. Думаешь, откуда сия кокетка про навов столько знает? От него, блаженного!

— А он откуда? Во снах мудрости сыскал?

— Почему же во снах? Вполне в своем теле при навском дворе обретался.

— Врешь! — Эльдар возбужденно сел на кровати и повернул подругу к себе лицом. — Давно?

Она рассмеялась серебристо и показала чародею язык.

— Ради секретов любиться недостойно! Но ты нынче постарался, награду заслужил. Поэтому отвечу: не вру и давно, после последней войны.

— Пустынной или…

— Не обязана все ваши берендийские войны знать! — фыркнула женщина. — Последней нашей.

— С Навью? Двести лет с нее прошло!

— И что? Гуннара в плен взяли, его и еще парочку свенских чародеев-сновидцев, что оборону в Мокшанских болотах держали. Только те слабыми оказались, не выжил никто. А этот сдюжил, сначала в подземельях ползал, что твоя уховертка либо червь земляной, после в силу вошел, пакостить по мелочи стал. Его ко двору и допустили.

— За пакости?

— За развлечение, которое он своими трепыханиями доставил. Потешились над ним знатно, специально демонов против человечка выпускали, чтоб смотреть, как он с ними сражаться будет.

— А он?

— Дрался, — пожала навья плечами. — И остаточную силу по крупицам собирал. Этого как раз и не замечал никто, пока слишком поздно не стало. В какой-то момент потешный человечек, вместо того чтоб очередного демона порешить, оседлал его и в складки тонкого мира направил. Знаешь, что самое забавное? В Нави, наверное, до сих пор уверены, что там, между мирами, сновидец и сгинул, верхом на крылатом когтистом чудовище. Как я хохотала, когда Юлий мне про пиратского капитана на черной шхуне рассказывал! Даже лавку книжную после посетила, толковник Артемидора приобрела.

— Зачем?

— Подписать попрошу при личной встрече. — На бледных щеках нави появился смущенный румянец. — Однако беседа наша затянулась…

Она навалилась на Эльдара, сдвигая простыню:

— До Новогодья остались считаные минуты, и чтоб сечень стал нам сладким…

— Погоди! — Мамаев отодвинулся и схватил в ладони нательный оберег. — Прости, милая. Кажется, мой сечень станет суматошным.

Он быстро расцеловал навью.

— Абыз-зова, — протянула та, наблюдая, как чародей поспешно одевается. — Никуда от нее не деться.

— Не ревнуй, это служебная надобность.

— Не хватало еще тревожиться! Ступай, блаженная Серафима тебе сердечко расцарапает, а лечиться все равно ко мне придешь.

— Обожаю умных женщин!

Прощальный поцелуй вышел долгим и довольно страстным. Четверть часа ушло на то, чтоб определить направление и найти подходящую жилу. Когда над Мокошь-градом с двенадцатым ударом главных столичных часов взвились разноцветные хвосты праздничных фейерверков, Мамаев ворвался в спальню на втором этаже бобынинского дома.

— Серафима?

Девушка бросилась ему на грудь с протяжным воплем. В комнате она была одна и, судя по ее тонкой ночной сорочке, готовилась отойти ко сну.

— Иван! Эльдар, я видела Ивана.

— Где? Когда?

— За гранью. Он умер! Понимаешь, мой Болван Иванович умер!

Она заметалась, широкий ворот скользнул с плеча, Мамаев заметил плотную черную ленту, охватившую девичью шею.

— Почему ты одна? Где слуги?

Серафима смотрела сквозь него:

— Все умерли? — Быстрое прикосновение горячих сухих пальцев обожгло мамаевскую щеку. — Ты жив! Ты настоящий! Ах, какое счастье… — Взгляд карих глаз метнулся по комнате. — Зачем ты здесь?

— Серафима! Успокойся, милая, ты не в себе. Сейчас мы все поправим… — Эльдар обнял девушку за плечи, повел к кровати. — Очень правильно, что ты меня позвала.

Серафима с силою его оттолкнула, прижала ладонь к груди:

— Беги! Это не мой зов!

Она схватилась за горло, будто в приступе удушья.

— Конечно, не ты…

Мамаев резко обернулся к двери в смежную комнату, на пороге стоял князь Кошкин.

— С Новогодьем, дражайший Эльдар Давидович, — продолжил он, глядя, впрочем, на девушку. — Не буду разыгрывать комедию с вопросами, по какому праву вы, надворный советник, оказались ночью в спальне моей невесты. Арканы-то свои чародейские не теребите, сударь. Только попытаетесь, шейка Серафимы Карповны…

Князь шевельнул пальцами, девушка рухнула на пол, Мамаев подавил желание метнуться к ней.

— Ослабьте удавку, ваше сиятельство. Мертвая невеста вам без надобности.

— Прискорбная ваша уверенность, ваше высокоблагородие, проистекает от невежества. Жива ли, мертва ли сновидица, таланты ее останутся с нею и могут быть мною использованы. А что до возможности осязать рядом ее горячее тело, я вполне могу ею пожертвовать ради… да ради чего угодно.

Серафима всхлипнула и хрипло задышала, удавку, видимо, ослабили.

— Держите. — Князь бросил чародею подвеску, которую тот ловить не стал, и цепочка упала к его ногам на ковер. — Вы сейчас просчитываете, успеете ли нанести мне первый сокрушительный удар, прежде чем я убью барышню Абызову. Успеете, Эльдар Давидович, ваши силы превосходят те, что могу вам противопоставить я. Но артефакт, который сдерживает сейчас огненную силу моей нареченной, заберет ее жизнь вослед моей.

— Анатоль, — жалобно проговорила Серафима, — обещаю быть самым послушным в мире существом, сделаю все, чего вы пожелаете, но отпустите господина Мамаева.

— Ни в коем случае, милая. — Князь неторопливо приблизился к девушке, обнял ее нежно, погладил заплетенную ко сну косу, что змеилась на спине. — Господин чародей останется у нас погостить. Не зря ведь мчался сквозь ночь к тебе. Приляг, милая, мы с Эльдаром Давидовичем потолкуем.

Серафима добрела к постели, но ложиться не стала, села на краешек, сложив на коленях ладони.

— Итак? — обернулся Кошкин. — Что выбираете, господин чародей? Драку или беседу?

Он присел рядом с девушкой и, взяв ее руку, сплел свои пальцы с ее.

Эльдар стоял абсолютно неподвижно, он лихорадочно прощупывал пространство на предмет навьего поганого колдовства, пытался изучить артефакт, ленту с продолговатой камеей. Князь не солгал. На самом деле он не затягивал удавку на шее Серафимы, а постоянно сдерживал сжатие. Как только его контроль ослабнет, черный атлас задушит девушку, даже не задушит, а моментально перебьет шейные позвонки и гортань.

— Я выбираю беседу, ваше сиятельство.

— Какие у тебя верные друзья, милая. — Кошкин поднес к губам Серафимину ручку и поцеловал костяшки пальцев.