Уроки разбитых сердец - Кэти Келли

— Не думаю, что смогла бы счастливо жить здесь, будь этот дом имуществом Локрейвенов, — сказала она. — Знаю, это звучит дико, я слишком стара, чтобы беспокоиться о таких вещах, но приятно сознавать, что дом принадлежит мне, и больше никому. Хорошо иметь свой клочок земли, свое место под солнцем. Моя мама, упокой Господь ее душу, перевернулась бы в могиле, если бы услышала меня сейчас. И все же я рада, что живу в собственном доме на собственной земле, и не перестаю благодарить за это судьбу.

— Почему бы Локрейвенам просто не передать этот дом вашей семье? — с искренним недоумением спросила Аннелизе. Владельцы Ратнари-Хауса с их баснословным богатством могли бы подарить заброшенную кузницу тем, кто верой и правдой служил им долгие годы.

Лили звонко рассмеялась в ответ.

— Ох, дорогая, сколько раз я сама задавала себе этот вопрос. И в конце концов решила, что люди вроде Локрейвенов крепко держатся за свою собственность и никому ничего не дарят, потому они и остаются богатыми. Мы для них всего лишь чернь, которая всю жизнь горбатится, сбивая руки в кровь, и ничего не получает в награду. Так я думала много лет назад. Сейчас я стала немного мудрее.

Лили замолчала, ей явно хотелось сменить тему разговора, но юная племянница не собиралась сдаваться. Тридцать пять назад Аннелизе запросто могла спросить кого угодно о чем угодно.

— Ваши родители работали на Локрейвенов? И мать, и отец, верно?

— Моя мама служила у них экономкой с 1930 по 1951 год. До самой своей смерти.

— Наверное, в такой огромной усадьбе она повидала немало интересного, — с любопытством заметила Аннелизе.

— Это уж точно, — кивнула Лили. — За двадцать лет всякого насмотришься. Хорошо помню свои первые уроки французского: леди Айрин любила бросать фразы вроде «Ne pas devant les domestiques» — «Только не при слугах». За мою недолгую карьеру горничной мне часто приходилось это слышать. Похоже, леди Айрин и в голову не приходило, что служанки могут знать французский и понимать, о чем она говорит. Но стоило мне подпустить шпильку в адрес хозяев, как мама впадала в ярость. Она не позволяла мне дурно отзываться о господах. Конечно, прежде всего мама опасалась, что нас кто-нибудь подслушает. А еще она вечно твердила: «Где твоя благодарность?» Я не считаю себя неблагодарной, но признательность не улица с односторонним движением. Мои мать с отцом всю жизнь гнули спину перед хозяевами, не ожидая взамен никакой благодарности. Они получали лишь жалованье, заработанное тяжким трудом, ничего больше. Локрейвены любили повторять, что слуги для них — часть семьи, но никогда не обращались с нами как с равными. Их пустые заверения ничего не стоили. Ладно, Аннелизе, не обращай на меня внимания. — Лили махнула рукой. — Раньше я думала, что мир принадлежит тем, кто знатен и богат, но это неправда. Им приходится страдать не меньше, чем нам, жизнь никого не щадит. Можешь мне поверить.

Аннелизе свернула на узкую обсаженную с обеих сторон деревьями и кустарником дорожку, ведущую к домику Лили. После того давнего разговора с тетей у нее осталось странное ощущение, что Лили могла бы рассказать об обитателях Ратнари-Хауса куда больше, если бы захотела.

Теперь Аннелизе жалела, что не расспрашивала ее о прошлом.

К девяноста годам человек обретает мудрость, а Аннелизе не помешало бы сейчас почерпнуть немного мудрости у своей тетушки, сумевшей пережить смерть дочери и не сломаться, не сойти с ума от горя.

Прошло немало лет с тех пор, как в Старой кузнице в последний раз разжигали горн. Отец Лили был кузнецом. Последним в длинной шеренге кузнечных мастеров, работавших на Локрейвенов. В былые времена в жаркой мастерской, за живописной дверью в форме лошадиной подковы, всегда стоял едкий запах расплавленного металла. Позднее сама кузница переехала в Ратнари-Хаус, поближе к просторному заднему двору и конюшням, а старое здание стало частью дома. С годами уже невозможно стало различить, где кончается кузница и начинается дом.

Перед обиталищем Лили красовался заросший травами палисадник — хозяйка любила пестрое разнотравье. Огромный огород за домом требовал ухода, но у Лили уже не хватало сил вскапывать грядки и выпалывать сорняки. Пока был жив Робби, муж Лили, Шанаханы держали коров и кур. Лили бойко торговала свежими яйцами, сама сбивала масло и старалась изо всех сил свести концы с концами в трудные времена, когда у плотника Робби бывали перебои с работой.

«Прошло, должно быть, лет двадцать, как он умер», — погнала Аннелизе. Ей вспомнилась сгорбленная фигура Лили в промозглый день в церкви Святого Кейниса. Зимний дождь хлестал по цветным витражам окон, и застывшее лицо Лили казалась высеченным из того же темного дерева, что и гроб ее мужа.

«Я всего лишь потеряла мужа, но он не ушел из жизни, а просто сбежал к другой». Аннелизе медленно произнесла про себя эти слова, пробуя их на вкус.

Эдвард не умер, он сделал свой выбор и бросил ее. Что хуже: быть брошенной или пережить смерть мужа? Если бы Эдвард умер, продолжая ее любить, она нашла бы в этом утешение, оставшись одна. «Да, — усмехнулась она, испытывая странное чувство облегчения. — В этом безумном мире смерть великодушнее развода».

Снаружи кузница выглядела почти такой же, как на старых фотографиях, где двое детей — Эдвард с Элис — стояли, заливаясь смехом, возле огромной бочки с дождевой водой. В семействе Лили эта вода использовалась для всего на свете — от мытья головы до купания. Внутри дом был совсем другим. Теплый, приветливый, полный книг, семейных фотографий и цветов вперемешку с травами из сада, наполнявшими комнату особым, неповторимым ароматом, он носил отчетливый отпечаток индивидуальности хозяйки. Здесь имелась и ванная, красивая и просторная.

«Давным-давно я поклялась себе, что если мне придется жить в этом доме, я сделаю тут внутренний туалет, — призналась Лили племяннице. — Когда мы были детьми, никто даже не заговаривал о такой роскоши, а тут в Ратнари-Хаусе для леди Айрин вместо старого треснувшего деревянного чана устроили великолепную ванную, всю в мраморе и зеркалах. Мы в жизни ничего подобного не видели. Наверное, не было ни одного человека в усадьбе, кто бы украдкой не заглянул туда полюбоваться на эту неземную красоту. Изумительное было зрелище. Вот я и сказала себе, что когда-нибудь у меня непременно будет такая же ванная!»

«Сказала и сделала», — улыбнулась про себя Аннелизе. Ванная комната получилась не совсем такой, как мраморное чудо в Ратнари-Хаусе, но поистине роскошной. По белоснежному кафелю вился строгий узор в стиле ар деко из шоколадно-коричневых плиток. «Слава Богу, Лили получила в конце концов свою вожделенную ванную», — подумала Аннелизе. Приятно, когда под конец жизни тебя окружают любимые вещи. Перед смертью ты можешь окинуть их взглядом и сказать себе: «Теперь у меня есть все то, о чем я мечтала в двадцать лет!»

«Довольно!» — одернула себя Аннелизе. Она вдруг поймала себя на том, что думает о тете как о покойной. А ведь милая Лили жива. Правда, она слишком стара и слаба. Сумеет ли тетя выкарабкаться? Быстрая смерть — благо, но только не для тех, кто остается жить, им приходится переживать весь ужас потери. Иззи не вынесет, если ее обожаемая бабушка умрет, даже не успев попрощаться с внучкой.