Мы вместе «До», а как жить «После»? - Лия Блэр

В один из дней не выдержала напряжения, которое витало между мной и Золотаревой. Буквально пару уроков назад Рома щелкнул по носу Витю, сказав не приближаться ко мне. Естественно, я была благодарна, но такое внимание многие расценивали иначе. Хотя между мной и Звягинцевым-первым ничего романтичного и в помине нет.

— Кир, поговорим? — решилась я, сидя на подоконнике третьего этажа закрытого крыла.

Подруга устроилась на ящике у стены. Один из редких случаев, когда мы прогуливали.

— О чем?

— Расскажешь, что происходит?

— А ты?

Я смотрела на яркие краски улицы, залитые солнечным светом, и не ощущала ничего. Никакого подъема внутри, никаких желаний, никаких стремлений. Бумажный кораблик, который пустили по дождевой воде, а он упал в сливные воды канализации. Мне жаль? Да… Хотела бы стать лайнером, который уверенно идет по океану.

— Мне плохо без Леши, — стиснув зубы, открывала душу. Резала себя по живому. — Я люблю его не меньше, чем до отъезда. И я… — сжала губы, прикрыла глаза, сдерживая рвущиеся рыдания, — … погибаю без него. Мне так больно, что… хочу кричать до бессилия… Антипов увез с собой все прекрасное, что было и могло быть в моей жизни. Кажется, я исчезаю с каждым днем, как истончающаяся субстанция… Растворяюсь словно облако с секундным движением стрелки часов…

И слезы прорвались. Кира подскочила, обняла меня, беззвучно роняя соленые капли вместе со мной.

— И Ромка… — выталкивала я из себя важные слова для подруги. — Он мне просто друг… Помогает и ничего больше. Для меня есть только Леша. И для Звягинцева я не объект воздыхания. Поверь мне…

— Верю, Маш, — гладила Кира меня по спине. — Прости, знала, что тебе плохо, но не думала, что настолько. Уже много времени прошло, а ты все еще как в первые дни…

— Тебе нравится Рома? — вытирая щеки спросила Золотареву.

— Гонишь? Нет, конечно, — фыркнула она, но в глаза не смотрела. — Надо быть дурой, чтобы глядя на тебя, решиться на любовь к мажору.

— И не поспоришь… — вздохнула я, глядя в окно.

Такого и врагу не пожелаешь, хотя… время, проведенное с Лешей, я бы ни на что не променяла.

После этого разговора мы с подругой больше не возвращались к обсуждению сложных для меня моментов, а Кира заметно расслабилась.

Выпускной… Все ждут выпускной и помнят его. Только не я. Весь день меня трясет от сдерживаемой истерики. Мы столько планировали с Лешей на этот важный момент… Так много прекрасного должно было последовать за этим днем.

И вот я… одна.

Одна…

Одна!

Перечеркнуты мечты, стерто безжалостным ластиком все в душе, переломано нутро, зашита грубыми стежками разнесенная в клочья жизнь. А любовь… Она стоит израненная, босая посреди пепелища, языков пламени, летающих осколков и обломков, в легком белом платье. Плачет беззвучно, надеясь спастись. И я не понимаю, почему она до сих пор жива?! Мне жаль ее, мне больно вместе с ней, но я… ненавижу ее.

Смотрю на себя в зеркало, и даже это причиняет мучение. Помню день новогоднего бала и хочется вырвать сердце из груди, чтобы не ныло, не саднило так сильно. Окидываю взглядом отражение: серые глаза с поволокой печали, пушистые ресницы, бледные губы, скрытые под мерцающим розовым блеском, прямые каштановые волосы, закрывающие открытые плечи и спину чуть ниже лопаток. Длинное бежевое платье по фигуре с серебристой серой ниткой. На шее цепочка с кулоном — подарок родителей на окончание лицея. На запястье тот самый браслет, который подарил Антипов на Рождество. Коснулась пальцами букв, размышляя, стоит ли мучать себя, или снять вещь из прошлого. И не могу отказаться от того, к чему прикасался когда-то Леша. Это маленькая нить, которая осталась между нами.

— Ты такая красивая, дочка, — мама улыбнулась, глядя на меня в зеркало.

— Спасибо, — прошептала, силясь не сорваться снова в темный мир.

— Не думай ни о чем. Повеселись.

Слышать подобное от мамы непривычно. Я кивнула, а потом развернулась и обняла мою родную женщину. Не знаю, что бы делала без нее и без папы. Они понимали меня с первого дня и старались помочь. В конце концов, родители не виноваты, что я уродилась такой неправильной и до сих пор не отделалась от чувств хотя бы из гордости.

Папа отвез меня к месту празднования. В его глазах светилась такая неприкрытая гордость, что стало еще сложнее держать эмоции в узде.

— Машуль, как ты? — убрав с моей щеки непослушную прядь, отец смотрел с огромной нежностью.

— Все отлично, — убедительно соврала.

— Позвони, когда захочешь домой.

— Конечно, пап.

Кира в коротком бледно-лиловом платье, которое ей очень шло, встречала меня у входа в ресторан.

— Маш, че так долго? — едва я дошла до подруги, та потянула меня за руку внутрь. — Я уже хотела ехать за тобой.

— Приехала же, не бурчи, — я настраивалась на хорошее настроение и приклеивала к лицу дежурную улыбку.

Насколько поняла, ресторан организовали предки мажоров, оттого был выбран самый пафосный и огромный в центре города. Интерьер в светло-кремовых тонах. Классический стиль со множеством бра, массивной люстрой под высоким многоярусным потолком. Внимательные и услужливые официанты, профессиональный и вежливый бармен. Круглые столы, покрытые идеальными белыми скатертями, на них фарфоровая посуда, натертые до блеска приборы и стаканы.

Свет в зале приглушили. Пространство оформили цветами и зеленью, а также школьной атрибутикой. На огромном экране бесконечно транслировались фотографии из жизни выпускников лицея. И это стало бомбой, которая уничтожила частицы моего самообладания. На слайдах мелькали все, в том числе Антипов, а еще наши с ним совместные снимки. Кто решил разрушить меня до основания, не знаю. Но… удалось.

В желании остановить слезы, я с ходу выпила два коктейля, объяснив это банальным «догнаться». Это стало второй ошибкой, не считая моего приезда на праздник. Алкоголь быстро ударил в голову, и я отпустила себя. Потеряла контроль, хоть и не сразу.

Крутой ди-джей транслировал зажигательную музыку. Я наблюдала за ребятами, которые крутились на танцполе, и накачивала себя спиртным все больше. Сладкие напитки скрывали горечь и легко тянулись через трубочку, высвобождая торнадо внутри.

Несколько раз подходили одноклассники и однокашники в желании сделать фото на память, и я улыбалась. Широко и беззаботно, а в душе кричала не своим голосом в небо о несправедливости происходящего, обхватив дрожащими руками голову. Завидовала всем, кто разделился на пары, обнимался, целовался, радовался от души. Среди смеющихся людей мое одиночество ощущалось абсолютным. Горькое чувство. Тягостное. Мучительное до жалости к себе.

Хотела бы я знать, почему все происходило одно к одному и не в мою пользу.