Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений - Анджела Стент

Администрации и Клинтона, и Буша как заклинание повторяли, что холодная война закончилась и Россия не должна рассматривать взаимоотношения с Соединенными Штатами как игру с нулевой суммой. Вашингтонские чиновники часто и с удовольствием говорили о «взаимовыгодной ситуации», но Москва подозревала, что это лишь ширма и что США на самом деле конкурируют с Россией за влияние на постсоветском пространстве, по-прежнему навязывая ей свою повестку и обращаясь с ней как с младшим партнером. Представители российских властей уверились, что США не планируют уходить из Центральной Азии, а продолжающуюся войну в Афганистане используют как предлог, чтобы продолжить подрыв российского влияния в этом регионе. Эти подозрения усиливались по мере того, как эпидемия смены режимов с полей войны Ирака шагнула на улицы Тбилиси, Киева и Бишкека.

Москве и Вашингтону пришлось также иметь дело с так называемыми замороженными конфликтами в регионе. Все они возникли в ходе развала советской системы, при которой разные этнические группы были вынуждены сосуществовать в многонациональных союзных республиках и при этом копили обиды друг на друга – яркий пример сталинской политики «разделяй и властвуй». Как только рухнул Советский Союз, национальные меньшинства в трех новообразованных государствах принялись требовать независимости от новой центральной власти. В результате этнических войн, начавшихся в последнюю пору существования СССР, образовались четыре малых непризнанных государства. Первым стал Нагорный Карабах, область в Азербайджане, большинство населения которой составляют армяне. Они объявили о своей независимости после войны с Азербайджаном, породившей миллион азербайджанских беженцев. Вторым таким государством было Приднестровье, область, официально входившая в состав Молдовы, но с русскоговорящим населением, которое в 1992 году при поддержке еще советской 14-й армии объявило о независимости и создании нового государства с собственными национальной валютой и флагом.

Два других замороженных конфликта касались Грузии, вернее, формально входящих в ее состав Абхазии и Южной Осетии. Местное население этих областей при поддержке российских войск еще в начале 1990-х годов объявило о независимости от Тбилиси. Эти непризнанные образования вполне успешно функционировали как мини-государства{285}. Однако в любой момент насилие могло вспыхнуть с новой силой. Более того, три из четырех конфликтов разворачивались в Закавказье, в результате чего Армения и Азербайджан оставались в состоянии войны друг с другом, а территориальная целостность Грузии была нарушена. Хотя и США, и Россия принимали участие в многосторонних переговорах по урегулированию этих конфликтов, у Вашингтона имелись подозрения, что Москва не заинтересована добиться какого-либо окончательного решения, поскольку само затягивание переговоров сохраняло позиции России в данном регионе.

Несмотря на все попытки бывших советских республик создать национальную идентичность и функциональность независимого государства, в реальности они сохраняли между собой долгосрочные и крепкие связи. Одной из самых стойких особенностей, унаследованных ими после семи десятков лет коммунистической власти, был так называемый постсоветский синдром – он просматривался во всех бывших советских республиках, за исключением Прибалтики, быстро примкнувшей к Западу. Синдром этот проявляется в разной степени, он более выражен в государствах Центральной Азии, выстроивших авторитарные режимы, а в новых постсоветских государствах, расположенных западнее, менее заметен. Однако все двенадцать бывших советских республик, а ныне независимых государств имеют нечто общее, что роднит их между собой и отличает как от западных, так и от восточных соседей. В отличие от Центральной Европы демократия западного образца лишь только начала пробивать себе дорогу в каких-либо из этих государств.

Постсоветскими политическими системами управляют узкие группы представителей политических или семейных кланов; выборы если и проходят, то зачастую являются конкурентными лишь внешне, а на деле – управляемыми, и исход их заранее предрешен. Личные связи гораздо важнее, чем институты, которые еще недостаточно развиты. Власть закона слаба. Прозрачных механизмов обеспечения сменяемости власти практически нет. Экономику контролирует малочисленная элита, имеющая тесные связи с политическим руководством страны, и вместе они держат под контролем значительный объем активов. Коррупция и семейственность повсеместны и в порядке вещей. Свобода слова ограничена. Электронные средства информации, как правило, либо полностью подконтрольны государству, либо управлять ими поставлены лица, близкие к политическому руководству. Коммерческие связи между российскими олигархами и богатейшими бизнесменами в постсоветских государствах насаждают в них российскую манеру вести бизнес. Связи, скрепляющие эти государства, как правило, гораздо сильнее тех факторов, что разъединяют Россию и большинство ее ближайших соседей. При Путине Россия, чтобы вернуть влияние на своих соседей, все чаще и активнее начала применять «мягкую силу» – в виде языковых, образовательных и культурных связей, а также русскоязычного телевещания.

Спустя десять лет после развала СССР население в некоторых постсоветских государствах – в особенности там, где имело место стремление сблизиться с Европой, – начало восставать против постсоветского синдрома. Доведенные до крайности произволом и коррупцией в системе государственной власти, люди при помощи новых интернет-технологий и мессенджеров начали налаживать контакты с другими противниками режима в своих собственных странах, а также с зарубежными активистами борьбы за демократию и права человека. В начале XXI века на постсоветском пространстве возник новый феномен, для российских властей прозвучавший сигналом тревоги, – народные восстания, получившие название «цветных революций», которые один исследователь охарактеризовал как «недолгий и обнадеживающий момент в постсоветской, а также и в американской истории»{286}.

У всех «цветных революций» имеются общие черты. Они стали реакцией на выборы – президентские или парламентские, – которые народ счел мошенническими. Действовавшая власть не имела широкой поддержки в массах, но либо не желала, либо не имела возможности применить жесткую силу и подавить мятеж. К другим общим чертам «цветных революций» относятся наличие политической оппозиции, способной организовать и объединить людей; поддержка оппозиции общественностью и элитой в главных мегаполисах; наличие как минимум одного крупного средства массовой информации, которое принимает сторону оппозиции и позволяет ей широко транслировать свои воззрения. Сервисы обмена текстовыми сообщениями применялись для того, чтобы созывать активистов на массовые уличные акции в обход правительственной прослушки. Международные НКО с иностранным финансированием охотно помогали оппозиционным активистам советом и поддержкой. Коротко говоря, «цветные революции» имели успех, поскольку власти были неспособны насильственно подавить их, отчасти из-за того, что значительные группы сотрудников полиции и вооруженных сил перестали поддерживать власть, возмущенные произволом и коррумпированностью системы, а отчасти потому, что новые коммуникационные технологии позволяли избегать электронного наблюдения.