На лезвии с террористами - Александр Герасимов

Мои сношения с Азефом ограничиваются двумя последними годами его службы в политической полиции — с мая 1906, когда я его принял от Рачковского, и до июня 1908, когда он уехал за границу. До апреля 1906 я его не знал и о его тогдашней деятельности мне судить очень трудно. Чтобы разобраться в ней, следовало бы по меньшей мере изучить дела о Центральном Комитете партии социалистов-революционеров и об ее Боевой Организации, хранящиеся в архиве Департамента Полиции. Только тогда можно было бы установить всю правду о том периоде деятельности Азефа. Но уже теперь я могу утверждать, что далеко не все обвинения, выдвинутые против Азефа в связи с его деятельностью в 1902–1905 годы, основательны. Как известно, наиболее тяжелым обвинением против него является утверждение, что он организовал и руководил убийством министра Плеве (15 июля 1904). Революционеры-мемуаристы, во главе с Б. В. Савинковым, рассказывают, что Азеф знал имена всех участников готовившегося покушения, знал все их квартиры — и не сообщил их полиции. В ответ на это я могу привести следующий совершенно достоверный факт. Когда в 1908 году против Азефа в революционных кругах особенно настойчиво стали выдвигать обвинения в предательстве, он однажды попросил меня извлечь из архива Департамента Полиции и уничтожить все имеющиеся там документы относительно его службы. Он опасался, что кто-либо из служащих Департамента может выкрасть эти документы и продать их революционерам; после оказалось, что его опасения были вполне основательны, — предателей среди чиновников Департамента Полиции оказалось не мало. Удовлетворить его просьбу было нелегко, но мне удалось ее выполнить. Я просмотрел тогда в Департаменте Полиции целый ряд дел и извлек из них целый ряд документов, компрометирующих Азефа в глазах революционеров. Все эти документы я сжег, — в их числе было письмо Азефа, посланное им в начале апреля 1904 года из-за границы лично на имя А. А. Лопухина (тогда он был директором Департамента Полиции] с сообщением, что Центральный Комитет партии социалистов-революционеров поручил Егору Сазонову организовать боевую группу для убийства Плеве и ассигновал на это предприятие 7000 рублей. Были ли Департаментом Полиции получены от Азефа более подробные сведения по этому делу, мне тогда установить не удалось. Но из этого факта несомненно, что нить для поисков Азеф с самого начала руководителям политической полиции дал; его указаний было вполне достаточно, чтобы предупредить убийство Плеве. И уже не вина Азефа, если этим указанием руководители политической полиции воспользоваться не сумели.

Вообще было бы чрезвычайно ошибочно представлять задачу секретного сотрудника так, будто он должен сам собирать все сведения, узнавать все адреса и подносить полиции свои сообщения в готовом виде: идите и арестовывайте. Этим работа политической полиции, конечно, была бы облегчена, — но себя самого сотрудник в два дня погубил бы. Он должен был бы ставить революционерам много вопросов, навлекая тем самым на себя подозрения, которые после первых же арестов превратились бы в уверенность, что они в его лице имеют дело с предателем. Умение беречь агента должно принадлежать к числу главных талантов руководителей политической полиции. Последние должны уметь довольствоваться получением от своих секретных агентов, помимо общей информации, только немногих опорных пунктов, которые позволили бы поставить внешнее наблюдение, — а уж это последнее должно было выяснить всех участников заговора. Именно этого умения не было, по-видимому, у лиц, руководивших деятельностью Азефа в 1903-05 годах. Позднее Азеф мне на них не раз жаловался, рассказывая, как требовательны они были и как неосторожно обращались с полученными от него сведениями. В целом ряде случаев они своими необдуманными действиями ставили его на самую грань разоблачения, подводя его, — как он говорил, — под пули революционеров. Он не скрывал, что это заставляло его быть сдержанным и сообщать полиции не все имевшиеся у него сведения. И я не могу ставить ему это в вину: секретные сотрудники в положении Азефа постоянно рискуют своей жизнью — это неизбежно, но нельзя же от него требовать, чтобы он не принимал мер предосторожности. Это нужно даже в интересах того дела, которому он служит: он должен быть героем — но не самоубийцей.

Но, повторяю, все это только мои предположения. О деятельности Азефа за время до апреля 1906 года я знаю только понаслышке и авторитетным свидетелем быть не могу. Иначе обстоит дело с двумя последними годами его службы в полиции. В течение этих лет он работал под моим руководством, и за всю его деятельность этого периода я принимаю на себя полную ответственность. Говорю это я в полном сознании всей серьезности такого заявления.

Против Азефа выдвигаются обвинения двух родов. С одной стороны, его обвиняют в том, что он организовывал и доводил до успешного исхода покушения против видных представителей правительственной власти; с другой — в том, что он занимался провокацией революционеров. Прежде всего остановлюсь на этом последнем обвинении. Словом «провокация» у нас очень злоупотребляют. Каждый секретный сотрудник, который сообщает политической полиции о планах революционеров, по терминологии последних — провокатор. Молоденький киевский студент Р., случайно узнавший о приезде в Киев тогдашней главы Боевой Организации социалистов-революционеров Григория Гершуни и сообщивший об этом начальнику местного Охранного отделения, немедленно был обвинен в провокации. Подобное употребление слова провокация, конечно, совершенно неправильно. И по смыслу самого этого слова, и по законодательству всех стран провокатором является тот, кто сначала подбивает людей на те или иные революционные действия, а затем предает их полиции. Ничего подобного Азеф не делал. Даже из воспоминаний самих социалистов-революционеров видно, что он никого не уговаривал идти в террористические организации. Желающих вступить в такие организации тогда оказывалось больше, чем эти организации могли бы вместить. Особенно много было желающих вступить в Центральную Боевую Организацию, руководителем которой был Азеф, — ему оставалось только делать выбор. Его можно было бы обвинить в том, что он отвечал отказом не всем желающим, а только части. Но хорош был бы руководитель террористической организации, который гонит с ее порога всех без исключения. Он, конечно, навлек бы на себя подозрения и должен был бы уступить свое место кому-нибудь другому. Далее из тех же воспоминаний революционеров мы знаем, что Азеф никогда сам не являлся инициатором покушений. Больше того, многие из них приводят примеры того, как Азеф в Центральном Комитете партии социалистов-революционеров выступал против террора, доказывал его невозможность и т. д. Решения продолжать террористическую борьбу обычно принимались против желания Азефа. Правда, после того как решение было принято, Азеф обычно соглашался руководить подготовкой покушения. Но я лучше чем кто бы то ни было знаю, что он это делал только для того, чтобы расстроить покушение и по возможности не допустить гибели той революционной молодежи, которая входила в состав террористических организаций. Некоторые из революционеров изображают его каким-то злодеем, который был рад посылать людей на виселицу. Я могу удостоверить, что всегда, когда он только мог, он просил меня или совсем не арестовывать членов руководимой им организации, или ограничиться в отношении их минимальными наказаниями. Это вполне сходилось и с моей точкой зрения, которая нашла одобрение со стороны П. А. Столыпина. Я не стану, конечно, изображать себя принципиальным противником смертной казни. Я знаю, что в известной обстановке она является необходимой. Если люди выходят на улицу с оружием в руках, то их уже нельзя убедить словами, а можно победить только оружием же. И нельзя в периоды открытой революционной борьбы ограничиваться заключением в тюрьму тех, кто совершал покушение, убивал верных защитников правительства. Государство не только имеет право, но и обязано защищать себя от надвигающихся на него волн анархии. Именно поэтому я признавал смертную казнь неизбежной. Но я никогда не считал ее желательной, — и бывал рад, если мне удавалось повести дело так, чтобы можно было обойтись без применения ее. Таковы были взгляды мои и Азефа, и я смело утверждаю, что, работая под моим руководством, Азеф не только не послал на виселицу многих людей, которые сами себе не готовили этой участи, — а, наоборот, спас многих от этой судьбы. Конечно, из террористов, выданных Азефом, целый ряд был казнен, — назову для примера Зильберберга, Никитенко, Лебединцева, Распутину. Но достаточно ознакомиться с их биографиями, чтобы понять, как нелепо, даже смешно звучит в отношении их утверждение, будто они были «спровоцированы» Азефом. Все они сами вполне сознательно выбирали свой жизненный путь, по своей доброй воле и совершенно осознанно, никем не подстрекаемые, готовили те преступные деяния, за которые были позднее осуждены. Азеф не «провоцировал» их — он только более или менее успешно мешал осуществлению их планов.