Папаша Горемыка - Александр Дюма

В честь праздника скульптор украсил судно флагами, и члены команды облачились в свои нарядные неаполитанские костюмы; яркие флаги развевались, сверкая на солнце.

К великому изумлению Юберты, вместо того чтобы причалить у паромной переправы, как это было принято, «Чайка» отделилась от маленькой флотилии, сделала поворот и подошла к берегу в том месте, где стояли старик и его внучка.

Капитан «Чайки» тотчас же спрыгнул на берег; он весь светился радостью и гордостью в своей накидке с красной подкладкой; глядя на сияющее лицо Ришара, уместно было предположить, что причина такого ликования заключалась не только в общеизвестной и безобидной склонности скульптора к щегольству.

В отличие от него, лицо Юберты, по мере того как судно приближалось к берегу, все больше омрачалось. Она тщетно искала среди этих пестрых одеяний темный строгий костюм, который обычно носил Валентин. Когда лодка описала круг, девушка поняла, что на борту «Чайки» нет молодого ювелира.

Ришар, не спускавший с Юберты глаз с того самого мгновения, как он смог разглядеть ее на берегу, сразу заметил разочарование, написанное на ее лице. Наклонившись к членам своей команды, он тихо сказал:

— Осторожно! Будем благоразумными, как барышни! Отложим боевую тревогу до вечера.

Шалламель и Коротышка кивнули в знак согласия.

Сколь бы искренней и глубокой ни была печаль Беляночки из-за отсутствия Валентина, эта грусть в миг развеялась, когда девушка увидела Ришара, который поднимался по ступенькам, вырезанным в прибрежном дерне; она открыто рассмеялась, глядя на молодого человека, и даже папаша Горемыка, при виде так называемого капитана в красном колпаке и с голыми ногами, утратил свою постоянную серьезность и басом стал вторить смеху внучки.

Этот смех смутил бы всякого, но отнюдь не нашего блистательного красавца; Ришар не стал принимать его близко к сердцу. Он подошел к Юберте, пожал ей руку и с игривой любезностью обнял ее за талию; затем, обращаясь к Франсуа Гишару, он произнес:

— Папаша Горемыка, вы видите перед собой представителя гребцов Сены.

— А я было решил, что вы представитель торговцев вишней, ведь вы похожи на чучело, которым пугают воробьев.

— Папаша Горемыка, — продолжал капитан «Чайки», повысив тон, чтобы заглушить голос своего собеседника, — папаша Горемыка, вы старейшина здешних рыбаков, вы Нестор речного народа, принадлежностью к которому мы гордимся. От имени гребцов, собравшихся в Ла-Варенне, я имею честь пригласить вас возглавить дружеский обед, который мы собираемся устроить после гонок.

— Это и вправду большая честь для меня, господин Ришар, — отвечал Франсуа Гишар, — но я не могу на такое согласиться. Вы спасли мою девочку, мы с вами почти товарищи, но из этого не следует, что я друг ваших друзей. Мы с ними имеем отношение к одной и той же стихии, это так, но используем мы ее по-разному. Они пугают рыбу, а я гребу тихонько, чтобы внушить ей доверие. Моя суровая и озабоченная физиономия нагонит тоску на ваших ребят, они же со своей стороны могут растопить мою печаль, как весеннее солнце — снег на полях, а я дорожу своей печалью, так же как они, наверное, дорожат своей радостью.

— Вам нельзя отказываться. Я предложил сделать вас почетным председателем, и все единодушно это одобрили. И потом, мы должны поднять бокалы за свободу морских просторов, за избавление рыб от порабощения и за посрамление Англии, и вам надо быть на обеде, чтобы сказать ответный тост.

Франсуа Гишар продолжал упрямиться, и капитан «Чайки» был вынужден пустить в ход все свое красноречие. Сначала он говорил убеждающе и вкрадчиво, а затем перешел на возвышенный тон; он заговорил об услуге, оказанной Юберте, призывая рыбака не отказывать ее спасителю в единственной просьбе, с которой он посмел к нему обратиться. Ришар проявил такую необычайную настойчивость, что папаша Горемыка в конце концов поддался на его уговоры.

Когда было решено, что дед с внучкой будут присутствовать на обеде, Франсуа Гишар спросил:

— Господин Валентин тоже, конечно, там будет? Почему же я не вижу его здесь?

— Может быть, он приедет, я не знаю точно, — ответил капитан «Чайки», изображая большее замешательство, чем он испытывал на самом деле.

— Неужели он заболел? — перебила его Беляночка с таким живым участием, что в глазах молодого человека промелькнула искорка гнева.

— С ним что-то случилось? — под влиянием искренней симпатии, испытываемой им к ювелиру, спросил папаша. Горемыка.

В ответ Ришар подмигнул и щелкнул языком; видя, что старик не понял его намека, он отвел его в сторону и сказал, понизив голос, но достаточно громко, чтобы его слова долетели до Юберты, которая, как он видел, прислушивалась к их разговору:

— Еще бы! Вы же понимаете, что, отдав столько воскресных дней дружбе, наш приятель Валентин может, наконец, посвятить один день любви.

— Я вас не понимаю.

— Как истинный француз, Валентин повел свою возлюбленную на прогулку в Сен-Клу. Теперь вам ясно, папаша Гроза Пескарей, в чем дело, ведь мне кажется, что вы, человек добродетельный и необычайный, в свое время тоже любили позабавиться?

Папаша Горемыка лишь пожал плечами, как обычно, когда его молодой друг позволял себе какую-нибудь выходку, но Юберта побелела, как ее батистовый чепчик.

Ришар заметил это; сославшись на то, что ему нужно что-то взять на судне, он подошел к Коротышке и сказал:

— Приготовься к авралу; мне стоило сегодня большого труда все устроить; через неделю, возможно, было бы уже поздно. Пригони шхуну к девяти часам в Фалоньер, она может мне понадобиться; да не перекладывай это на Шал-ламеля, слышишь, Коротышка? Это добрый малый, но если он опустошит хотя бы одну бутылку, нельзя рассчитывать на его исполнительность и молчание. Присматривай за ним, а я буду готовить малышку к подъему якоря.

Ришар хотел вернуться к Юберте, но она исчезла: очевидно, девушка вместе с дедом вернулась домой.

Молодой человек последовал за ней; когда он вошел в дом, ему показалась, что Беляночка поспешно утирает глаза платком. В самом деле, ее глаза покраснели от слез.

У капитана «Чайки» было много причин не показывать, что он заметил, как огорчилась Юберта из-за отсутствия Валентина; он попытался развеселить ее своими привычными ужимками и забавными передразниваниями и, когда на губах девушки появилась улыбка, снова начал понемногу входить в забытый было им образ пылкого поклонника; однако Ришар сменил тактику: объясняясь в любви, он держался с Беляночкой так же почтительно, как Валентин.

Юберта долго оставалась смущенной и задумчивой, но затем, словно приняв внезапное решение избавиться от назойливых мыслей и сожалений, продолжавших непонятно почему терзать ее сердце, она мало-помалу стала, как и прежде, отвечать на пылкие речи капитана улыбками, насмешками и всевозможными шутками; в конце концов девушка как будто забыла о Валентине и на вид была так счастлива от присутствия скульптора, проявляя по отношению к нему столько дружеского участия, что тот почти рассердился, когда Коротышка своим приходом нарушил их приятное уединение.