Загадки истории. Византия - Андрей Домановский

Значительно сильнее пострадали простолюдины. Был увеличен штат городской полиции, в 535 г. создано новое подчинявшееся непосредственно императору ведомство претора плебса, который должен был следить за порядком в Константинополе, «усмирять мятежи народа» и высылать из столицы «смутьянов». Особое внимание при этом уделялось борьбе с нежелательными приезжими, «чтобы в столице не заживались подолгу люди, присутствие которых излишне». Как писал в одной из своих новелл Юстиниан, задачей правительства было «очистить столицу от лютых зверей» – потенциальных мятежников.

Не удивительно, что после этого выступлений партий ипподрома, которые соответствовали бы по своей масштабности восстанию «Ника!», в истории Византийской империи не было, хотя факции цирка оставались важным фактором политической жизни империи и принимали активное участие в социальной борьбе в Константинополе вплоть до конца VI в. Последнее же крупное совместное выступление прасиновенетов относится к 602 г., когда они приняли участие в восстании узурпатора Фоки (602–610 гг.), свергнувшего императора Маврикия (582–602 гг.). Особую роль димов в воцарении Фоки подчеркивал историк Феофилакт Симокатта: «Так как димы прославляли узурпатора и все страстно хотели перемен, это чудовище было провозглашено императором, узурпатор стал владыкой императорского скипетра, горе взяло верх над счастьем, и с этого времени начались великие и, можно сказать, прославленные бедствия ромеев».

После этого разнообразные мятежи, восстания и заговоры еще не раз потрясали императорский престол вплоть до падения империи, но объединения ипподрома уже никогда не играли в них никакой существенной роли. Димы не исчезли окончательно, они сохранились, но за ними закрепилась сугубо околоспортивная и церемониальная роль, хорошо известная по уже упоминавшемуся трактату «О церемониях византийского двора» Константина Багрянородного. Участие партий в коронации и торжественных выходах императора было в то время лишь далеким отголоском того реального политического значения, которое имели димы в период своего расцвета – в V–VI вв.

Уместно задаться вопросом, чем же был вызван упадок значения цирковых партий, если сам ипподром сохранился и скачки на нем продолжали собирать десятки тысяч зрителей и болельщиков вплоть до ХІІ в.? Ответ на него вряд ли будет простым и однозначным, однако вполне очевидной и наиболее важной причиной ухода димов с политической арены является глубокая трансформация культурного самосознания, произошедшая в Византии в течение VII в. Эта метаморфоза была обусловлена многими факторами, среди которых и кровопролитные войны с арабами, и глубокий экономический кризис, и изменения в сфере государственного управления, вынужденного приспосабливаться к суровым реалиям эпохи. Но главным все же было окончательное утверждение христианского мировоззрения, сочетавшееся с одновременным изменением базовых идеалов социального поведения.

Ранее, в позднеантичную – ранневизантийскую эпоху IV–VI вв. и отчасти, по инерции, еще и в VII в., господствующими продолжали оставаться античные общественные устои – активная жизненная позиция, направленная на демонстративный успех в этом мире; стремление принадлежать к определенному гражданскому коллективу и постоянно эту принадлежность демонстрировать; неизбывное желание иметь хотя бы иллюзорную возможность непосредственно влиять на политику государства в своих интересах и, тем самым, приобретать важное значение в глазах окружающих и своих собственных. И пусть эти приоритеты были в значительной степени упрощены, однако вполне допустимым будет утверждать, что в вольнице цирковых партий ранневизантийского ипподрома, как в зеркале, пусть и в кривом, отражались давние традиции античного демократического полисного устройства. В факциях не было уже настоящей демократии, но сохранялось еще воспоминание о ней.

После великой культурной трансформации VII в. жизненные идеалы стали иными, общественное поведение изменилось в сторону большей обособленности и замкнутости индивида, сосредоточенности его на личном или внутрисемейном мире, которому нет дела до внешних событий и общественно-политической деятельности. Гражданская активность и совместная коллективная деятельность перестали быть настолько важными для византийцев. Поставленные на грань выживания в VII в. ромеи ограничили себя маленьким мирком выживающего в бурном мире невзгод домохозяйства и нашли утешение в идеале личного спасения ортодоксального христианства, который не только не требовал активной общественной деятельности, но, напротив, избегал ее как потенциально полной соблазнов и греховности. Если угодно, позднеантичный политгорожанин окончательно превратился в это время в средневекового византийского городского обывателя. Идеалом такого мировосприятия был уже не ипподром – заменитель античной агоры или форума с его народным собранием и бурной, активной направленностью вовне, а частный дом – мирской аналог монастыря с его замкнутостью и тихой потаенной интровертностью – направленностью вовнутрь. Мощное согласованное протестное выступление горожан было при таком мировосприятии совершенно невозможным. В какой-то мере можно сказать, что настоящая Византия появилась на свет вместе с политической смертью партий цирка.

Сам же ипподром продолжил свою жизнь как важнейший спортивно-развлекательный центр, место государственных церемоний, встреч василевса с подданными и приема иностранных послов. Чтобы проникнуться духом этого величественного архитектурного сооружения, лучше всего поехать в Стамбул, пройтись по площади Ат Майданы, увидеть собственными глазами громаду сфендоны и уцелевшие памятники спи´ны, постаменты статуй возниц в археологическом музее. Однако отголосок константинопольского цирка есть и гораздо ближе – в Киеве, во всемирно известном памятнике древнерусской архитектуры ХІ в. – храме Святой Софии. В южной башне храма сохранилась большая многоплановая, протянувшаяся на 14 метров фреска, изображающая конные ристания на ипподроме. При всей условности несколько абстрактного изображения, она позволяет увидеть зрелища константинопольского ипподрома глазами их современника – древнерусского живописца ХІ в. Возможно, в том числе и благодаря этой монументальной композиции в Киев вместе со смиренным духом ортодоксального византийского христианства пришел и иной дух – дух разнузданной вольницы стихийного бунта жителей столицы, мятежа, начинавшегося на секторах трибун ипподрома и охватывавшего в итоге не только весь стольный град, но и потрясавших устои всей махины государства, как это случилось во время восстания «Ника!».