Отравление в шутку - Джон Диксон Карр

— Не желаю никаких карточных фокусов, — отрезал Рид. — Я хочу знать…

Росситер с сомнением посмотрел на него и спросил:

— Вы уверены, что не хотите посмотреть на Джека, Который Потерял Свой Ключ, Вернувшись из Пивной, и узнать, как он оказался сверху в колоде? Миссис Куэйл этот фокус очень нравится. — Он вдруг просветлел лицом и продолжил: — Лишь она разрешала мне исполнять сцены из Шекспира. Я ведь неплохой актер. Вы бы видели моего Шейлока! И Гамлета, особенно в эпизодах с тенью. Мой Лир тоже удостоился положительных отзывов, правда, во время исполнения приходилось несколько раз сдирать наклеенные усы, чтобы волосы не лезли в рот. Из-за этого зрители не очень понимают, кого им играют: короля Лира или Шерлока Холмса. А мой Отелло — с помощью жженой пробки…

— Я не желаю ничего слушать о вашем Отелло! — в отчаянии вскричал коронер. — Я хочу понять, что у вас на уме. Да перестаньте вы! — крикнул он, видя, что Росситер не прочь пуститься в очередной монолог. — Я не потерплю, чтобы вы тут подслушивали. Значит, вы слышали все, что я сказал о миссис Твиллс?

— Ну, если вы настаиваете, то да. Я вас подслушал. — Росситер печально покачал головой и добавил: — Это все чепуха, сэр, чистейшая чепуха.

Коронер уже собирался наброситься на него и как следует отчитать, но дверь вдруг отворилась, и он застыл, как терьер на поводке. Росситер вскочил, роняя огненные комки пепла на коврик. Ему стало не по себе в обществе судьи Куэйла.

— Доброе утро, джентльмены, — сказал судья. — А, это вы, мистер Росситер, добрый день. Дочь сообщила о вашем приезде.

Он говорил с мрачной учтивостью. Я бы сказал даже, с преувеличенной учтивостью. В нем была сухая, нервная настороженность, движения были резкими, и в глубинах его «я» блуждало, не находя выхода, странное, веселое безумие. Я вспомнил следы от уколов на его руках и подумал, не в этом ли дело. Но сон пошел ему на пользу. Он был чисто выбрит, его длинные волосы аккуратно расчесаны. На нем был его лучший черный костюм, черный галстук-бабочка и огромный крахмальный воротничок. Ростом он был почти с Росситера. Когда они обменивались рукопожатиями, мне бросился в глаза контраст между чопорным, подтянутым судьей с морщинистым лицом и проницательным взглядом и неряшливой сутулой фигурой англичанина. Поклонившись остальным, судья прошел к столу и сел в кресло.

— Ну что ж, джентльмены, — начал он, откашлявшись. Он снова говорил, как в былые времена. Я давно уже не слышал этого голоса: уверенный, звучный, резкий. Переводя взгляд с одного на другого, он говорил: — Мистер Сарджент сказал, что вы хотели бы задать мне еще ряд вопросов. Я чувствую себя значительно лучше и счастлив оказать вам любое содействие.

— Вот и хорошо, судья, — сказал Сарджент, входя в комнату и закрывая за собой дверь. Воцарилось молчание.

— Итак? — с легким нетерпением в голосе проговорил судья.

— Ну что, Мэтт, появились у вас какие-то новые соображения на этот счет? — начал коронер. — Теперь, когда у вас ясная голова…

— Голова у меня была ясная и утром, — парировал судья.

— Вот что нас интересует, мистер Куэйл, — сказал Сарджент. — Было ли у доктора Твиллса завещание?

— Да, я составлял его собственноручно.

— Где оно сейчас?

— Оно находится в сейфе моего сына Мэтта, в его офисе.

— Не могли бы вы коротко ознакомить нас с содержанием этого завещания?

Веки судьи слегка дрогнули. Он немного наклонил голову набок и посмотрел на нас.

— Мне не совсем этично отвечать на ваш вопрос, мистер Сарджент. Однако поскольку доктор Твиллс никогда не делал секрета из своих намерений, а также учитывая необычность нынешних обстоятельств… — Он слегка пожал плечами и продолжал: — Если не считать отдельных небольших сумм, все его состояние по завещанию переходит к моей дочери Клариссе. У него не осталось родственников, если не считать двух теток во Флориде, которые и так достаточно состоятельны.

— Вы говорите, все прочие завещанные суммы незначительны?

— Во всяком случае, не настолько, чтобы вдохновить кого-то на убийство, — отозвался судья. — Так или иначе, никому из членов семьи ничего не причиталось.

— Доктор Твиллс был человек состоятельный?

— Судя по всему, да, — поколебавшись, сказал судья и добавил: — Но в данный момент я не в состоянии дать вам точный ответ. Несомненно, это может сделать мой сын Мэтью. Он вел все финансовые дела доктора. Мой зять получил деньги по наследству и в общем-то проявлял к ним мало интереса.

— Следовательно, ваш сын может действовать от его лица…

— Да. — Судья сказал это без раздражения, но пальцы его забарабанили по столу. — Повторяю, вам лучше обратиться к моему сыну Мэтью. Сам я слишком долго занимался литературными трудами и, признаться, потерял контакт с миром деловых отношений…

Сарджент глубоко вздохнул и подошел ближе к столу.

— Кстати, о делах литературных, — как бы невзначай осведомился он, — вы ведь, кажется, написали книгу и собирались показать рукопись мистеру Марлу? Это действительно так?

На лице судьи показалось то самое презрительное выражение, которое я заметил у него утром, когда он разговаривал с Сарджентом.

— Это так, но я не понимаю, почему это интересует вас, мистер Сарджент.

Судья говорил учтиво, но тем не менее это был удар хлыста. Впервые, Бог знает почему, окружной детектив пришел в ярость. Помолчав, чтобы прийти в себя, он проговорил:

— Что поделаешь, я тоже порой читаю книги. Когда вы закончили вашу рукопись?

— Вам это так необходимо знать?

— Да, — сказал Сарджент. Зрачки его светлых глаз сузились.

— Два-три дня назад моя дочь Мери окончила печатать последний вариант последней главы, — с легким удивлением в голосе ответил Куэйл. — Если вас это так интересует, мистер Сарджент, я могу вам продемонстрировать рукопись.

Он выдвинул ящик стола…

Настала гробовая тишина. Все мы невольно подались вперед. Судья, должно быть, почувствовал нашу напряженность. Но он не поднял головы и продолжал шарить среди бумаг, отчего раздавались звуки, похожие на шуршание змей в листве. В библиотеке стало совсем темно. За окном фиолетовым силуэтом обрисовывались горы. На бензоколонке мерцали огоньки. В комнате было так тихо, что можно было слышать, как на шоссе проносились редкие машины.

Судья еще долго машинально шарил в ящике, хотя, по сути дела, прекратил все поиски. Он продолжал сидеть, не поднимая головы, и мы не видели, какое у него было выражение лица.

Тишина делалась невыносимой. Наконец шорох прекратился. Руки судьи покрылись испариной. Молчание нарушил Сарджент. Казалось, он не говорил, а кричал на фоне общего безмолвия:

— Возможно, вы ее положили куда-то в другое место.

Еще невыносимее прозвучал лающий голос Рида: