Шарлотта Корде - Елена Морозова

Если бы Шарлотта чувствовала себя убийцей, она выпрыгнула бы в окно и убежала, прежде чем ее бы начали искать. Но великий Корнель сказал: «Кто справедливо мстит — не может быть наказан». И она твердым шагом вышла в коридор. Вслед из ванной донесся слабый голос: «Ко мне, моя дорогая, на помощь!»

Тринадцатого июля, в день, когда Шарлотта вонзила кинжал в грудь Марата, армия под командованием генерала Вимпфена потерпела поражение при Верноне от республиканских войск. Но мадемуазель Корде об этом не узнала, как не узнала она, что после поражения Вимпфена объявленные вне закона депутаты, укрывавшиеся в Кане, спешно покинули город.

После изгнания жирондистов лидеры Конвента словно оцепенели. Марат отказался от депутатства, так как не захотел выносить приговор жирондистам, ибо считал их своими личными врагами. Жирондисты, покинувшие столицу, стали называть «маратистами» врагов Франции. В газетах появился новый синоним слова «контрреволюционер» — «федералист», сторонник изгнанных депутатов. Огромная усталость навалилась на вождя якобинцев Робеспьера: борьба с Жирондой потребовала от него поистине титанического напряжения душевных сил. 31 мая он не смог подняться на трибуну, и вердикт об изгнании неугодных депутатов пришлось зачитывать Кутону. Робеспьер не нашел в себе сил выступить с обличительной речью, равной смертному приговору. Возможно, потому, что жирондисты являлись законными избранниками, а он не любил нарушать закон. А может, потому, что у них с ним было очень много общего: происхождение, гордая бедность, годы упорной учебы, юношеские стихи, ораторский талант, вера в республику. Всё, кроме непоколебимой веры в добродетель. Без добродетели нет республики, гражданский закон можно нарушить, законы добродетели священны и нерушимы, и тот, кто дерзнет восстать против них, заслуживает смерти. Воспитанникам Руссо толерантность, проповедуемая Вольтером, была ни к чему.

Борьба с Жирондой истощила Робеспьера, к тому же за такими союзниками, как Марат, приходилось постоянно приглядывать. 12 июня 1793 года в Якобинском клубе Робеспьер заявил: «У меня больше нет сил, чтобы сражаться дальше. Измученный четырьмя годами тяжких и бесплодных трудов, я чувствую, что мои физические и моральные способности не на уровне великой революции. Я намерен подать в отставку».

Изгнание жирондистов из Конвента оставило след и в душе Дантона, ведь среди депутатов Жиронды были его личные друзья; как люди и как политики жирондисты были близки ему. Дантон понимал, что найти общий язык с добродетельным Робеспьером ему будет значительно сложнее, чем с отстраненными от власти жирондистами.

Из трех совершенно разных людей, объединенных революционной молвой в триумвират, только Марат пребывал на вершине славы, купаясь в волнах народной любви. Только он готов был действовать, преследовать, разоблачать, требовать, призывать. Разумеется, на словах. Но слова кумира становились руководством к действию. Чем дальше, тем больше выпадов в сторону своих робких коллег-триумвиров позволял себе Марат. Называя Дантона безнравственным, а Робеспьера медлительным, он намекал, что ни один из них не сможет довести революцию до конца. Сам он этого конца также не видел, но, скорее всего, он о нем и не задумывался. Его задача состояла в том, чтобы поддерживать революционный энтузиазм, обнаруживать врагов и превращать их в мишень для народного гнева, иначе, говоря словами Сен-Жюста, революция замерзнет и останутся одни красные колпаки на головах интриги. Марат, Дантон, Робеспьер — революционный триумвират, более походивший на лебедя, рака и щуку: эти люди вряд ли смогли бы вместе осуществлять диктаторскую политику. Вложив кинжал в руку девы Немезиды, История не дала им времени попытаться втроем сдвинуть ее воз.

Смерть Марата предрекала жирондистам неминуемую гибель. Канские беглецы решили пробираться в Бордо, чтобы там сесть на корабль, отплывавший в Америку.

Облачившись в солдатские мундиры, депутаты сначала двигались вместе с войсками, направлявшимися в Бретань. Пройдя часть пути, они вынуждены были покинуть свое прикрытие и, сняв военную форму, направились в сторону Бордо. Гаде, Бюзо, Барбару, Луве, Петион, Салль, Валади, Кюсси и другие, всего числом девятнадцать, шли лесными тропами, дабы не попадаться на глаза местным жителям, которые, без сомнения, узнали бы их.

Продвигаясь в стороне от населенных пунктов, они испытывали голод и жажду, одежда их пришла в негодность.

Избавляясь от лишней тяжести, они побросали оружие. Барбару двигался с трудом; он вывихнул ногу, и друзьям приходилось поддерживать его. У Риуфа развалились сапоги, и он шел босиком, сбивая в кровь ноги. Сознание того, что в Кемпере, расположенном на побережье Бретани, их должен ждать Кервелеган, обещавший найти какое-нибудь убежище, придавало беглецам силы. Но приблизившись, наконец, к Кемперу, войти в город они побоялись. Тем не менее Кервелеган сумел отыскать прибывших друзей и проводить их в пристанище, где они подкрепили силы хлебом и вином.

Приободрившись, друзья стали думать, куда двигаться дальше. В конце концов решили разделиться — в такое грозное время никто не мог приютить сразу столько «государственных преступников», как теперь именовались бывшие «государственные люди». С Кервелеганом остались Салль, Жирей-Дюпре и Кюсси. Бюзо приютил патриотически настроенный гражданин в предместье Кемпера. Луве, Барбару и Риуфу предоставил убежище один патриот в самом городке. Изгнанники хотели отправиться в Бордо по морю, так как передвижение по суше было опаснее. Не без труда нашли судно, капитан которого согласился доставить в устье Жиронды Кюсси, Жирей-Дюпре, Салля, Бергуэна и еще нескольких жирондистов. Барбару пребывал в тяжелом состоянии и не мог последовать за товарищами, поэтому Петион, Гаде и Бюзо остались с ним. Все чуть-чуть завидовали Луве, который несмотря на угрозы и превратности судьбы переживал медовый месяц — после разрешения разводов Лодоиска рассталась с мужем и соединила жизнь со своим возлюбленным.

Взятие Тулона англичанами удвоило бдительность республиканцев и их ненависть к федералистам, которые, как они считали, хотели расчленить страну. С невероятным трудом удалось найти лодочника, согласившегося за хорошую плату отвезти Луве, Барбару, Петиона, Бюзо, Гаде и Валади в небольшую бухточку неподалеку от города. В самом же городе властвовал комиссар Конвента Тальен, установивший на центральной площади гильотину, очистивший клубы от сторонников Жиронды и настолько запугавший все население, что даже имена занесенных в проскрипционные списки жирондистов вызывали ужас. Одно лишь подозрение в сношении с федералистами могло привести человека на гильотину, а доносчиков во времена Террора хватало: тот, кто не донес, сам оказывался под подозрением. Луве с трудом уговорил Лодоиску расстаться с ним и уехать в Париж. Мы не знаем, когда в точности родился сын Луве (которому в год смерти отца исполнилось четыре года), но отъезд Лодоиски вероятнее всего был связан с ее беременностью.