Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин

class="p1">— Следи за своим чертовым…

— Тише, Майки.

Катерина протягивает парню руку, и он берет ее, позволяя ей поднять себя на ноги. Она наклоняет голову.

— Ты не из застенчивых, не так ли?

Его бровь приподнимается, и он оглядывает комнату. Его взгляд останавливается на рабочем столе. Ограничители. Серебряный поднос с единственной иглой.

— Не такой уж застенчивый.

Мои губы подергиваются, но когда Катерина хихикает, этот нервирующий звук стирает с моего лица любое выражение.

— Пристегни его, — инструктирует она.

Я с пристальным вниманием наблюдаю, как парень добровольно подходит к столу, запрыгивает на него, затем ложится на спину и складывает ладони за головой.

Это впервые.

Когда Лысый и Катерина непонимающе смотрят на него, он поднимает глаза.

— Ну?

Рот Катерины кривится, и она снова хватает блокнот. Не отрывая взгляда от ручки, она бормочет:

— Ты слышал мальчика.

После пристегивания ремней безопасности без малейшего намека на борьбу, Лысый чешет голову и поворачивается, чтобы уйти.

— Эй, — зовет Катерина, — принеси мне стул, ладно?

Ее взгляд возвращается к столу.

— У меня такое чувство, что этот может заставить меня пройти через некоторые трудности.

Новенький, уставившись прямо в потолок, ухмыляется — гребаная ухмылка.

У меня такое чувство, что несколько трюков с обручем — это наименьшее, на что Катерина может рассчитывать.

— Все самые суровые, холодные люди, которых ты встречаешь, когдато были мягкими, как вода.

И в этом трагедия жизни.

— Иэн Томас

– Это пока что будет твоим шкафом, хорошо? — спрашивает Стелла, вешая последнее платье в меньший из двух шкафов.

Желудок сжимается от этого простого вопроса.

Мой шкаф. В его комнате.

Я выдыхаю и киваю.

Когда я пошла искать Обри в спа, Стелла тоже была там, и она настояла на том, чтобы самой показать мне комнату Адама. Как оказалось, апартаменты братьев находятся на первом этаже, как и наши, за исключением того, что они находятся в восточной части дома.

— Ну что ж.

Она закрывает шкаф, прежде чем повернуться ко мне, складывая руки так, что это напоминает мне о Райфе.

— Я оставлю тебя. Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать мне или Обри. Хорошо?

— Хорошо.

После того, как она выходит, она засовывает голову обратно внутрь.

— И помни, у тебя был тяжелый день. Хорошенько выспись, — Она делает паузу. — То есть, если он тебе позволит.

Прежде чем я успеваю ответить, она слегка машет рукой и исчезает за дверью.

Упершись ногами в пол, я сглатываю, когда ее слова эхом отдаются в голове.

Если он тебе позволит.

Адам Мэтьюзз. Я официально принадлежу ему.

Служу.

Угождаю.

В его власти.

Я прикусываю губу, задаваясь вопросом. На что это будет похоже? Мысли о сегодняшнем дне стремительно возвращаются — его взгляд обжигает мой, теплое тело под моими ладонями, сильная рука, работающая между моих бедер.

Ледяное чувство вины пронзает меня, когда волна жара заливает мое тело. Я не должна чувствовать то, что чувствую. Меня не должно интересовать ничего, кроме поисков Фрэнки. Но знать это недостаточно, чтобы остановить это.

Я хочу Адама.

Не только его руку, не только его тело; жажда, новая и незнакомая, гложет меня глубоко внутри него — его теней и секретов, скрытых пещер внутри его разума.

Это извращенно, и это греховно, и это все, чем меня называет мама.

Мои глаза крепко зажмуриваются, пытаясь заглушить ругающий голос, который я всегда слышу.

Мне просто нужно взглянуть поближе. Попробовать поглубже. Слегка прикоснуться.

Мои глаза резко открываются.

С дрожащим выдохом и потными ладонями я иду назад к кровати, кровати Адама, подпрыгивая, когда колени задевают ее холодную поверхность.

Я должна быть здесь ради Фрэнки.

Не для собственных темных искушений.

Я вытираю ладони о ночную рубашку и, наконец, позволяю взгляду окинуть окружающую обстановку. Комната немного больше той, которую мне предоставили, но все равно скромная для особняка. Пахнет свежим постельным бельем с легким привкусом его лосьона после бритья. На белой плитке расстелен большой черный ковер, а вдоль стены рядом с ванной стоит единственный прямоугольный комод.

Я бросаю взгляд из угла в угол, ища какие-нибудь личные вещи, но их нет. Клочок черной ткани, свисающий с борта корзины для белья, — единственный признак того, что здесь кто-то живет.

Медленно поворачиваюсь и бросаю взгляд на кровать, стоящую передо мной. Она достаточно большая, чтобы вместить по крайней мере шестерых человек. Различия между этим местом и моим трейлером встречают меня на каждом шагу, и я не думаю, что когда-нибудь к этому привыкну. Впрочем, к цветовой гамме я могла бы привыкнуть. Протягивая руку, я провожу пальцами по прохладному, гладкому материалу одеяла. Он холодный, как и вся остальная комната, и идеально сшит, ни единой складочки не видно.

Веки тяжелеют, когда на меня накатывает усталость.

Стелла права. У меня были долгие двадцать четыре часа, и, стоя в этой тихой, темной комнате, я снова начинаю ощущать каждую минуту. Я выдыхаю и смотрю в сторону двери. Невозможно сказать, сколько времени пройдет, прежде чем он вернётся.

Интересно, чего от меня ожидают. Должна ли я подождать его, прежде чем лечь? Налить ванну, раздеться, зажечь свечи? Я качаю головой. Ни одна из этих вещей не подходит такому мужчине, как Адам.

Не то чтобы я знала таких мужчин, как Адам.

Через мгновение я подхожу к шкафам и сначала заглядываю в тот, что поменьше, не особо разглядывая платья или нижнее белье перед моими глазами. Я тяну время, мои нервы напряжены, пытаюсь набраться смелости, чтобы открыть его шкаф. Я не знаю, почему мне кажется таким неправильным совать нос в его личное пространство, когда я дважды не подумала об остальной части дома, и все же оно там — подтекст неопределенности, опасности, даже момент страха.

Но это должно быть сделано. Ни один из других братьев не подпускал меня так близко. Если есть хоть какой-то шанс, что я смогу обнаружить что-то, что поможет мне найти Фрэнки, я должна знать.

Резко вздыхая, я закрываю свой шкаф и открываю соседний. Ряды отглаженных черных рубашек на пуговицах и накрахмаленных брюк висят на вешалках. Три начищенные пары обуви стоят на огромной полке, предназначенной для хранения по меньшей мере в десять раз большего количества.

Больше ничего.

Закусив губу, я пробираюсь к комоду и роюсь в ящиках. Волна удивления проходит через меня, когда я вижу настоящую, нормальную одежду. Не совсем обычные — ни джинсов, ни