Мое большое маленькое Я - Фабио Воло

Моя задача не сводилась к тому, чтобы просто отыскать в себе и развить свои лучшие качества. Я должен был научиться смотреть и видеть. Если перед картиной Пикассо поставить человека, незнакомого с историей живописи, он, возможно, увидит только сплошную мазню, скопище уродов и искаженные пропорции. Картина покажется ему неумелым детским рисунком. Зато ему наверняка понравится картина Боттичелли. Но любой человек, который изучал историю искусства и знает, как надо смотреть на живописное полотно, понимает, что Пикассо является одним из величайших гениев двадцатого века. Необходимо учиться видеть мир и вещи, из которых он состоит.

Софи научила меня этому и полностью изменила мои отношения с другими людьми. Я понял, что могу добиться того, что хотел; я научился уважать самого себя; я понял, что значит знать себе цену. Я научился видеть. Это она объяснила мне, что для того, чтобы стать свободным духом, необходимо выработать строгую самодисциплину. В то утро, когда я и Софи с Анджеликой улетали с острова, мы были похожи на дружную семью. Да мы и были одной семьей.

Время в полете пронеслось незаметно. Анджелика почти все время спала. Она просыпалась как раз к часу кормления. Я и Софи были еще одеты по-летнему. Мы не спешили надевать свитера, нам хотелось как можно дольше ощущать на теле легкую одежду, но кондиционер нагнетал в салон самолета прохладный воздух, поэтому нам пришлось по очереди идти в туалет переодеваться. Софи ушла первой, а я остался с Анджеликой. Я смотрел на спящую девочку. Я уже много раз держал ее на руках и укачивал, но этот случай особенно врезался мне в память. Иногда девочка была похожа на маму, иногда я различал в ней черты Федерико. Уши, без сомнения, были его: точь-в-точь, как у Федерико, маленькие и с тем же завитком странной формы.

Мы везли ее показать дедушкам и бабушкам.

Как сильно изменилась жизнь за последний год…

Я дотронулся пальцем до ее носа и провел по нему вниз, пока не коснулся губ. Личико Анджелики приняло удивленное выражение, малышка приоткрыла глаза, пошевелила губами, потом закрыла глаза и снова погрузилась в сон.

Вереница мыслей пролетела в моей голове, пока я держал девочку на руках и вглядывался в ее лицо. Я представлял себе Федерико, качающего дочь на руках или играющего с ней. В это время вернулась Софи, и я обратил внимание, что впервые вижу ее в джинсах и спортивной фуфайке. Софи казалась совсем другой женщиной. После нее я тоже пошел переодеваться. Я несколько месяцев носил только сланцы, и теперь, когда стал надевать ботинки, оказалось, что мои ступни здорово раздались, потому что с трудом влезали в обувь. Мои ноги просто раздирали ботинки. Мне очень нравится надевать фуфайку или свитер на загорелое тело. Больше всего мне нравится делать это в сентябре. Только что прошло лето, ты натягиваешь на себя легкий голубоватый свитер, и из рукавов выглядывают коричневые от загара руки. Блеск! Особенно в паре с короткими белыми брюками. Не знаю почему, но мне больше нравится, когда сверху ты одет по-зимнему, а снизу по-летнему. Контраст сводит меня с ума. Например, ветровка и бермуды. Или тенниска с короткими рукавами и вязаная шерстяная шапка. В любом случае, тело должно быть загорелым. Но ты никогда не поймешь, как сильно ты загорел, пока не окажешься среди тех, кто не жарился под солнцем, или не увидишь свое отражение в зеркале родного дома.

Софи пробыла в Италии десять дней. Нужно было показать внучку бабушке и дедушке. Все это время Софи провела в моем доме. Кое-кто стал даже подозревать, что у меня с ней связь. Я считаю, что думать так вполне нормально… для них.

В кино обычно показывают, как женщина с ребенком на руках стучит в дверь и говорит: «Это твоя дочь».

Я и Софи собирались прийти домой к родителям Федерико со словами: «Это ваша внучка».

Я был близко знаком с родителями Федерико. Его мама в какой-то мере была и моей матерью. Когда она приходила в школу на родительское собрание, она с согласия моего отца интересовалась и моими успехами. Следовательно, мне полагалось чувствовать себя довольно спокойно, но я испытывал все что угодно, но только не спокойствие. Я был страшно взволнован. Нужно было придумать, как себя вести, чтобы не вызвать у них слишком сильного потрясения.

Я позвонил в дверь и сказал:

— Это Микеле, я вернулся и зашел навестить вас.

Дверь мне открыла Мариэлла. Джузеппе в это время чинил стул в подвале. Я представил Софи под другим именем, сказал, что это моя приятельница, с которой я познакомился в самолете.

— Какая хорошенькая… как ее зовут? — спросила Мариэлла, глядя на Анджелику. — Это твоя дочка?

— Нет, не моя, я сейчас все объясню. Я пойду позову Джузеппе. Ты не могла бы пока приготовишь нам кофе?

Я спустился в подвал, где Джузеппе возился со стулом. На отце Федерико была рубашка сына. Увидев меня, Джузеппе удивился, потом подошел и обнял меня. Он всегда рад меня видеть, так как меня и его связывают теплые отношения, а также потому, что я напоминаю ему сына. Мы поднялись в дом. Мариэлла плакала с Анджеликой на руках. Я понял, что Софи нашла выход из затруднительного положения, сразу же сказав ей правду. Она, конечно, умела найти нужные слова.

Так что для Джузеппе нам ничего не надо было придумывать, жена сказала ему, кто была Софи и кем приходилась им эта девочка.

Довольно трудно описать выражение лица бабушки и дедушки. Они не могли оторваться от девочки. Они были счастливы, потрясены и никак не могли поверить в происшедшее чудо. Они просто не понимали, что с ними происходит.

Все десять дней Софи ежедневно приходила к ним, бывало, что она оставляла у них Анджелику. Однажды, когда меня там не было, они заговорили о том, какую фамилию будет носить девочка, что пора уже ее окрестить, и о других житейских вопросах. Все, что нужно было сделать, они сделали.

Посидев с родителями Федерико, мы пошли в бар к Франческе. Как только мы вошли в бар, она сразу же улыбнулась мне, вышла навстречу и обняла меня. Мне было очень приятно, когда она прижалась ко мне. Потом она заметила Софи с Анджеликой и отстранилась от меня, словно увидела мою жену с ребенком.

Франческа прервала молчание, сказав Софи:

— Я Франческа, подруга Микеле.

— А я Софи, — сказала та, — а она Анджелика.

Франческа обернулась в мою сторону:

— Софи? Та самая Софи?

— Да.

— А девочка чья?

— Попробуй угадай…

— Нет, этого не может быть!

— Это так.

У Франчески слезы выступили на глазах, и она расплакалась.

Софи передала ей в руки дочку Федерико. Франческа стала нянчить девочку, укачивать ее, как обычно делают, когда хотят, чтобы ребенок заснул.

На следующий вечер мы все вчетвером ужинали у меня дома. Почти вчетвером.

Я был рад, что вернулся домой.

Мы о многом успели поговорить. В последнее время я стал довольно сносно говорить по-французски, но Софи говорила по-итальянски намного лучше, чем я по-французски.