История службы государственной безопасности. От Александра I до Сталина - Олег Хлобустов

В отличие от детских домов, где воспитывались и обучались дети до 12–14 лет, трудовые коммуны принимали подростков более старшего возраста. В коммунах наряду с общеобразовательным велось и профессиональное обучение, широко применялись принципы трудового самообеспечения и самоуправления.

Многие чекисты сыграли заметную роль в организации учебной и воспитательной работы в детских коммунах и колониях, участвуя в процессе перевоспитания бывших беспризорников и правонарушителей.

Широко известно следующее высказывание Дзержинского: «Забота о детях есть лучшее средство истребления контрреволюции. Поставив на должную высоту дело обеспечения и снабжения детей, Советская власть приобретает в каждой рабочей и крестьянской семье своих сторонников и защитников, а вместе с тем — широкую опору в борьбе с контрреволюцией».

Несмотря на вполне понятные трудности восстановительного периода, через четыре года в РСФСР имелось уже более 280 детских домов, 420 трудовых коммун и 880 детских городков.

Если через созданные при участии комсомола 43 школы фабрично-заводского обучения за 1921 год прошло только 2 тысячи учащихся, то в 1924 году 927 таких школ окончило более 90 тысяч подростков. Часть ребят направлялась также в музыкальные команды Красной армии.

Государство по мере возможностей выделяло средства для развития сети детских воспитательных учреждений, идя навстречу обращениям и ходатайствам Дзержинского. Подчиненные ему ведомства — ВЧК (с 6 февраля 1922 года — ГПУ) и Народный комиссариат внутренних дел — активно участвовали в борьбе с беспризорностью, передавали в детские учреждения часть своих пайков и денежного довольствия, организовывали шефство над ними, налаживали спортивную и культурную жизнь.

Разумеется, столь масштабное асоциальное явление, как послевоенная беспризорность, тем более постоянно подпитываемое неурегулированностью социально-экономических проблем мирного строительства (напомним, что борьба с детской беспризорностью началась в самом начале НЭПа), не могло быть искоренено быстро. Однако уже к 1928 году число беспризорных детей сократилось до 200 тысяч. С «проклятым наследием прошлого» было покончено.

На проходивших в декабре 1997 года первых Исторических чтениях «На Лубянке» многие выступавшие отмечали, что вклад сотрудников органов ВЧК — ОГПУ в дело ликвидации детской беспризорности неоспорим, и уже одним только этим они заслужили благодарную память потомков.

И напоследок хочу познакомить читателей с малоизвестными страницами крупной контрразведывательной операции ОГПУ «Трест», направленной против антисоветской деятельности монархических объединений российских эмигрантов во многих странах Европы. Операция «Трест» проходила в 1921–1926 годах. В ходе ее, чтобы помочь ОГПУ выявить настоящих монархистов и противников большевиков, была создана легендированная организация антибольшевистского подполья «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР).

Весьма обстоятельный, объективный анализ этой операции чекистов был дан на основе изучения эмигрантских архивов стэнфордского Института войн, революций и мира американским историком Л. Флейшманом (в русском переводе его книга была издана под весьма претенциозным названием «В тисках провокации. Операция „Трест“ и русская зарубежная печать»). Изучив имеющиеся документы, автор пришел к заключению, что активная разведывательно-подрывная деятельности белой эмиграции против СССР требовала самого пристального внимания к себе со стороны органов ВЧК — ОГПУ.

Наш же рассказ касается одного из второстепенных эпизодов стратегической операции «Трест». Он связан с судьбой видного российского политического деятеля Василия Витальевича Шульгина, депутата II–IV Государственных дум (1907–1917), принявшего вместе с Гучковым 1 марта 1917 года Манифест императора Николая о его отречении от престола; впоследствии одного из идеологов и активных участников Белого движения, антисоветского публициста (чьи книги «Дни» и «1920-й год» Ленин рекомендовал издать в Советской России), автора «Писем к русским эмигрантам» (1961).

Однако мало кто знает, что находившийся в эмиграции монархист Шульгин не только добросовестно выполнил данное лично ему ответственное поручение Дзержинского, но и весьма удачно выступил в качестве «агента влияния «ОГПУ за рубежом. Впрочем, обо всем по порядку.

С начала 1918 года Шульгин был в числе активных создателей Добровольческой армии генерала Деникина и вместе с ней в ноябре 1920-го, казалось, навсегда покинул Советскую Россию.

Но на родине у него остался сын, офицер деникинской армии, и по-человечески вполне понятно стремление отца разыскать пропавшего сына. И вот в конце 1925 года сорокасемилетний Шульгин предпринимает то, что все его знакомые назвали «немыслимой авантюрой»: он отправляется в Совдепию и 23 декабря нелегально переходит границу. Сына Шульгин, правда, так разыскать и не сумел, а вот свои впечатления от увиденного при посещении Киева, Москвы и Ленинграда изложил в книге «Три столицы», вышедшей в свет в Париже в январе 1927 года.

«Она вознесла меня на необычную высоту, — вспоминал впоследствии Василий Витальевич, — некоторое время я был самой яркой фигурой в эмиграции… Затем последовало падение. С вершины восхищения — в бездну насмешек».

Выход книги вызвал в эмиграции неоднозначную реакцию: одни назвали автора «предателем белой идеи», другие угрожали расправой за то, что он якобы «раскрыл монархическую организацию» в России. О чем же писал Шульгин в книге, представляющей своеобразный симбиоз личного путевого дневника, захватывающего детектива и политической программы?

До этого путешествия Шульгину, подобно многим эмигрантам, не верилось в возрождение разоренной и растерзанной войной России.

Но уже в конце 1925 года в Киеве он воочию видит, что «Россия встает» — это рефреном пройдет через всю книгу, даря ее читателям радость и надежду.

Шульгина потряс тот факт, что «в городе Киеве есть дети. Есть много детей, есть здоровые дети. Одеты — ничего, не мерзнут». По собственному признанию, Шульгин был уверен, что едет «в умершую страну», и ожидал увидеть «вымирающий русский народ». Поэтому неудивительно, что его, как и всю эмиграцию, поразило «несомненное воскресение… пробуждение мощного народа».

Правда, звучит в этом произведении и иной рефрен: «Все как было, только — хуже», но при этом следует сделать поправку на шесть долгих лет кровопролитной войны, ведь во время визита Шульгина в нашей стране шел только пятый год мирной передышки.

Думается, что не только к современникам были обращены его слова: «Нужно совершенно отстраниться от зоологической ненависти, от упрощенного мировоззрения: всё, что было при большевиках, должно быть уничтожено. Если мы так будем рассуждать, мы бог знает куда зайдем! Перед нами какое-нибудь явление. Мы должны себе давать отчет, хорошо оно или плохо с точки зрения чисто объективной. То есть соответствует ли оно… общим представлениям о том, что есть благо для государства».

И наконец, резюме опасного путешествия в ненавидимую Совдепию: «Когда я шел туда, у меня не было родины. Сейчас она у меня есть!»