Американец. Путь на Север - Роман Злотников

– Ну, знаете ли, Юрий Анатольевич! – возмущенно воскликнул он. – Это вопрос для начинающих. Цикл Ренкина[70] мы еще на втором курсе проходили! Разумеется, они выделятся в конденсаторе![71]

– Верно! А если пересчитать двенадцать миллионов калорий в киловатт-часы?

– Четырнадцать киловатт-часов! – пренебрежительно фыркнул он.

– Именно! То есть, работая вашим старым методом, мы с пуда угля имели бы либо семьдесят два миллиона калорий, либо четырнадцать киловатт-часов.

И я крупно написал эти цифры на листе бумаги.

– Теперь смотрите сами. Предположим, что мы сожгли по моему методу не один, а три пуда угля. И направили по семьдесят два миллиона калорий в каждую машину. Первая, которую мы починили, выработает четырнадцать киловатт-часов, как и в стандартной схеме. Но при этом она направит сорок миллионов калорий на подогрев воды.

– Но ведь греть-то она сможет только до тридцати – тридцати пяти градусов! Кому нужна такая теплая вода? – немного ехидно спросил он.

– Никому! – спокойно согласился я, про себя любуясь им. Для времени, где слово «энергоэффективность» не только было пустым звуком, но еще и даже не звучало, он ловил на лету. Нет, положительно, надо вербовать его в свою команду, надо!

– Но у нас есть еще две машины. И в каждой из них из наших «эталонных» семидесяти двух миллионов калорий выработается не четырнадцать киловатт-часов электроэнергии, а чуть больше девяти. Ну, или, если считать в миллионах калорий, то не по двенадцать, а по восемь.

Тут уже он немного завис. Уточнил. Но достаточно быстро понял, что, раз последняя ступень не функционирует, то и полезной работы совершится меньше. И согласился, что да, в этом случае на выходе из машины будет не по сорок миллионов калорий с каждой, а примерно по сорок четыре.

– Вот! Причем пар на выходе со второй и третьей машин имеет давление полторы атмосферы, конденсируется при ста десяти градусах по Цельсию, а значит, позволяет греть воду хоть до температуры кипения. То есть мы можем использовать это тепло, которое в стандартном варианте сбрасывалось впустую, для снабжения горячей водой! – немного торжественно подвел я итог. И тут же выписал наши цифры: с трех пудов угля по предложенному мной циклу получалось не только тридцать два с половиной киловатт-часа, но и сто двадцать восемь миллионов калорий.

Дальше Тищенко меня немного удивил. Но и сильно порадовал. Он самостоятельно сообразил, что нужно вычесть уголь, который пришлось бы расходовать на выработку этих самых ста двадцати восьми миллионов калорий, повозился с расчетами около минуты и выдал результат:

– В вашей схеме на тридцать два киловатт-часа расходуется всего лишь один пуд и восемь фунтов угля[72].

М-да! Молодец, что и говорить! Недаром он приятелем Графтио был! Хорошо в этом времени учили. Я вот не уверен, что сам так быстро сообразил бы. Но я решил прояснить вопрос до конца:

– Или, что означает то же самое, получится, что с пуда угля в предложенном мной способе мы получим не четырнадцать, а чуть менее двадцати семи киловатт-часов. Почти вдвое больше, чем старым способом. И распорядиться этой экономией мы можем, как хотим – можем меньше топлива сжечь, а можем – больше электричества выработать. Теперь понятно?

– Разумеется. Прошу простить меня за недоверие! – ответил Олег. А потом встал, протянул мне руку и тихо сказал: – Когда тебе понадобится инженер-энергетик, зови меня!

В ответ я молча, но с большим чувством пожал протянутую руку! Мы помолчали. А потом, наверное, чтобы сбить пафос, он сказал:

– А ты быстро в уме считаешь! Почти как Рабинович!

– А это кто такой?

– Есть у нас в Одессе такой уникум. По финансовой части. В расчетах он – непревзойденный мастер. Но вот дел с ним лучше не иметь. Скользкий и бездушный тип!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Разумеется, это был далеко не единственный раз, когда мы с Олегом Тищенко обсуждали разные проблемы энергетики. Его интересовало все на свете. Зачем я поставил деаэратор?[73] Приходилось объяснять, что удаление кислорода из воды снижает скорость ржавления труб в сотни раз. А зачем экономайзер на котле? И я снова показывал, как именно и почему это повышает экономичность котла. И десятки подобных вопросов. Итог этих бесед был неожиданным для меня. Уже осенью он вдруг сказал мне: «Я сильно завидую Графтио. Генрих за границей научится всему тому же, что и ты!»

А мне отчего-то стало неловко…»

Одесса, 31 мая (12 июня) 1897 года, суббота, после обеда

– Добрый день! Будьте как дома. Проходите к столу, самовар как раз поспел!

На этих словах Наталья Дмитриевна Ухтомская, хозяйка апартаментов, несколько замялась. Причин тому было две. Первая состояла в том, что из четы Гольдберг, приглашенной ею в гости, лишь супруг сносно владел русским, поэтому языком общения как-то сам собой стал английский. А она не помнила, как по-английски будет «самовар». В конце концов, так и сказала – samovar. А во-вторых, Наталья Дмитриевна, хоть и выучилась по необходимости к своим девятнадцати годам лукавить, испытывала смущение, если приходилось прибегать к прямой лжи. А в данном случае имела место прямая ложь, хоть и не очень грубая – самовар вскипятили уж часа полтора назад.

Впрочем, за последний месяц госпожа Ухтомская немало потренировалась в искусстве вольного обращения с правдой. И все ради того, чтобы завести вот это самое знакомство. Да-с, и нечего хихикать! Нет, разумеется, странно, что Наталья Ухтомская, происходящая из древнего княжеского рода, восходящего к Рюриковичам, а по боковой ветви – родственная Гедиминовичам, да к тому же единственная дочь своих родителей, думает не о выгодном и достойном браке, а о знакомстве, стыдно сказать, с торгашами, причем не православными, а из племени иудеев.

Сколько уж подобных речей она наслушалась от своего папеньки. Дмитрий Михайлович своим стремлением «не уронить честь рода» и постоянными поучениями на эту тему сумел проесть печенку и ей, и брату. Маменька, пока была жива, как-то ухитрялась эту его страсть сглаживать.

Но когда шесть лет назад она оставила этот мир, папенька развернулся вовсю. Впрочем, Алексу, ее старшему братцу, терпеть не пришлось. Он еще при жизни маменьки поступил в Пажеский корпус. В результате основные поучения папеньки доставались ей.

И как раз примерно в то время Натали «пошла в рост». До того она среди сверстниц ничем не выделялась, а тут на тебе – росла и росла. Доктора говорили, что «возможно, от нервов».

Папенька только огорченно крякал, понимая, что выдать замуж дочурку, при ее-то росте два с половиной аршина без дюйма и весе три пуда с третью, будет трудновато[74]. «Гренадерша», «дылда», «каланча», «вобла сушеная» – вот самые «ласковые» термины, которыми награждали ее потенциальные женихи. А уж легкий рыжий оттенок волос и вовсе ставил крест на ее судьбе. «Рыжая-бесстыжая». «Леди рыжей не бывает!» и все такое прочее – получите в довесок и распишитесь.