Американец. Путь на Север - Роман Злотников

– А пока обожди! Пойду-ка я посмотрю, как у нас эти самые дегидратация и тримеризация протекают! А то насмарку пойдет ваша недельная работа, и твоя, и братьев…

Впрочем, все шло нормально. Карбид кальция в аппарате гасился водой, как и следовало, а получающийся ацетилен шел в реактор, где и превращался в бензол. Обыкновенная «реакция Зелинского – Казанского»[92], в этом времени, впрочем, неизвестная. К тому же я и катализатор другой применил, который из нашего времени помнил, чтобы выход повысить. Судя по выходу бензола, катализатор работал нормально.

– А ты, Степан, тоже давай, не отлынивай, за аппаратом посмотри! – потормошил я парня.

Честно говоря, мне до сих пор немного не по себе от использования детского труда. Стереотипы из будущего вдруг взбунтовались и настаивали, что даже Степан – еще ребенок. Не говоря уж о его братьях, четырнадцати и пятнадцати лет. И как я не напоминал себе, что Том Эпир, сын Стеллы, и Фань Джиан[93] были в этом же возрасте, но работали, как взрослые, помогало это мало.

Но и другого выхода не было. Эта троица разбила сутки на три смены. Андрейка, средний брат, приходил после обеда и молол известь да уголь. Получившийся порошок смешивал и заправлял им три батареи для синтеза карбида кальция. Вечером, дождавшись Степана, сдавал смену. Степан же, дождавшись начала ночи, постепенно, одну за другой, выводил батареи на режим. И следил за ходом процесса. Первые две ночи я проводил процесс сам, следующие две – приглядывал, как управляется Степан, а потом начал оставлять его одного с наказом: «Если что не так, выключаешь печи и зовешь меня!»

Ну а к утру он выключал печи и сдавал смену младшему, Семену. Вернее, Семке. Взрослое имя тут еще надо было заслужить. Например, стать работником, а не подмастерьем. Семка дожидался, пока печи окончательно остынут, извлекал карбид, дробил его и заряжал им аппарат для гашения, а потом прибирался и сдавал смену Андрейке. Зачем прибирался? Так грязный же процесс! Угольная, известковая и карбидная пыль, как мы ни старались, покрывала все помещение. Поэтому Андрейке, как наименее загруженному, и досталось наводить порядок. А затем все шло по кругу.

Так вот, оказалось, что это только в моем восприятии измельчить на электрической мельнице четверть тонны угля и известки и загрузить их в аппарат – тяжелая и грязная работа. А в этом времени это считалось работой плевой, серьезного работника недостойной, а только подмастерья. Возможно, дело было в том, что в этом времени было куда больше ручного труда? И пацаны начинали помогать по хозяйству еще лет с шести-восьми?

Про извлечение же из аппарата центнера с небольшим карбида кальция и речи не шло. Разве ж это работа? Так, баловство!

А теперь я за каких-то шесть часов переводил плоды их недельных трудов, все эти тонны измельченных веществ в неполные четверть тонны бензола. Даже двух бочек не набралось![94] И это за неделю труда!

Впрочем, не стоит гневить судьбу! Все у меня идет по плану. И даже чуть лучше и быстрее! Так, похоже, карбид в аппарате закончился, больно уж давление ацетилена упало. Ну что ж, значит, шабаш. Аккуратно завершив процесс, я напомнил Степану:

– Будешь смену сдавать, скажи Андрейке, чтобы карбид в кладовку таскал, а то аппарат занят пока! Гашеной известью[95] забит. Ну, да ничего, сегодня отдохну, а завтра покажу вам, как его обратно в известняк переработать. Нечего нам известняк все время покупать, пусть по кругу используется!

* * *

Когда я вышел во двор, было уже раннее утро. Та пора, когда день уже вступил в свои права, но на улицах еще безлюдно. Даже дворники еще не выбрались, чтобы приводить дворы и улицы в порядок.

Несмотря на то что этой ночью я немало потрудился и почти не спал, меня переполняла энергия. Все получается! Все идет как надо!!!

Хотелось заорать во всю мочь, чтобы выразить, в каком я восторге от окружающего мира и своей жизни! Но орать я не стал. Не то место, не то время. «Не поймут-с!»

Так что я, впервые после ранения, рискнул проделать комплекс упражнений по уклонению от стрельбы, выхватыванию оружия и открытию стрельбы от бедра. Получилось, на удивление, неплохо. Нет, не сама стрельба, не идиот же я, чтобы стрелять во дворе жилого дома, в самом центре города. Да и револьверы я оставил дома. Тело меня неплохо слушалось, вот что! И раны совсем не ныли. Наверное. Можно потихоньку возобновлять занятия.

Я прислушался к ощущениям и решил пойти на больший риск. Выполнил нырок, перекат и открытие стрельбы с двух рук, с одновременными бросками влево и вправо. И вдруг поскользнулся и со всего маху упал лицом в лужу.

И вдруг услышал от черного хода соседнего подъезда заразительный девичий смех. Еще не видя незнакомки, я улыбнулся, разделяя ее веселье. А когда встал, протер глаза и разглядел ее – остолбенел. Даже дышать забыл. Девушка же, видя мою реакцию, фыркнула насмешливо еще раз и скрылась в подъезде. Услышав стук двери, я постепенно начал приводить свои мысли в порядок. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, потом потряс головой, еще немного постоял… А потом напомнил себе о том, в каком виде я тут стою, и двинулся домой отмываться и переодеваться.

* * *

Проснулась Наталья рано. Но не потому, что выспалась. Нет, напротив. Кошмары, снившиеся ей всю ночь, вымотали ее. И больше не было сил выносить их. Поняв, что спать больше не хочется, она встала, накинула халат и двинулась на кухню. Хотелось кофе.

Конечно, папенька стал бы ругаться. «Невместно! Представителю древнего рода! Самому! На кухне!» Ха, можно подумать, Ухтомские всю жизнь белоручками были! Да они и в походах кашеварили, и коней обиходить умели, и раны перевязывать. А Дмитрий Васильевич[96], тот и вовсе строительством занимался!

Да и умеет она кофе варить, ничего в этом сложного нет! А будить Софочку и ждать, пока она кофе приготовит – сил никаких нет!

Однако Софочка проснулась сама и решительно настояла, что варить кофе – ее обязанность. А хозяйка пока пусть в порядок себя приведет и оденется.

Так что через полчаса Наталья Дмитриевна, испив кофе и осознав, что спать не хочется совершенно, отправилась на прогулку. Только вот дверь парадного подъезда оказалась еще, по раннему времени, заперта. И пришлось ей выйти через черный ход.

Во дворе какой-то чумазый человек, в рабочей одежде, которая вся была покрыта слоями угольной пыли и известки, совершал такие нелепые движения, что Ухтомская невольно замерла. Он то приседал на одну ногу, неестественно согнув ее, то припадал к земле и все время совершал быстрые движения руками, то пряча их в карманы, то вскидывая на уровень подбородка.

Все это напоминало какой-то странный танец без музыки или неведомый обряд. «Точно! – сообразила Наталья. – Больше всего это похоже на шаманскую пляску, как ее описывают в книгах, только без стука барабанов!»

Тут странный человек замер ненадолго, как бы прислушиваясь к чему-то, а потом, словно решившись, прыгнул головой вперед, совершая кувырок, несколько раз перекатился по грязному двору, а затем снова вскочил и начал быстро прыгать то вправо, то влево. И вдруг, поскользнувшись, упал лицом в лужу. Это вышло так неожиданно и так нелепо, что Наталья засмеялась во весь голос, совершенно забыв о кошмарах, так истерзавших ее прошедшей ночью, и не думая о том, как воспримет этот смех упавший мужчина.