Будни Снежной бабы - Евгения Вадимовна Галкина

потом как схватит меня! – Наташка захихикала. – Но ты не сердись, подруга. Все равно он залетный – приехал и уехал как ни бывало…

Действительно, его как ни бывало: через год Любавина бабушка от соседки принесла весть – Саня Смирнихин разбился на мотоцикле насмерть. Говорила, на могилу ему положили руль от любимого «Урала» – единственную его часть, что осталась целой.

В этот день шел дождь. Любава смотрела через кружевные занавески на калитку напротив. На пустую скамейку, мокрую и облепленную желтыми листьями осыпавшейся вишни.

Она плакала над тем, что не смогла удержать в руках дар судьбы – побоялась даже развернуть его обертку, и за это судьба жестоко отомстила ей.

4

Поле, по которому когда-то брела Любава, оставив на берегу реки свою судьбу в чужих объятиях, уже давно было застроено. У самой реки – коттеджами, подальше – жилыми комплексами, «городками в табакерке», где в квадрате высотных домов прятались и магазины, и банки, и стоматологические клиники, и детские сады – в общем, все, что требует в шаговой доступности современный городской житель.

Старые районы, где стоит Розина пятиэтажка, с трудом доживают свой век, там и парковаться негде, и детям поиграть негде, и мусор оттуда вывозят крайне редко. Вот и стоят дворы, летом заглушенные яблонями, вишнями и сиренью, населенные бабушками и одинокими женщинами, изредка – пожилыми парами.

Лес за старыми районами поредел и стал местом выгула собак, а те выселили оттуда ежей и белок, изредка только стучал на верхушках деревьев дятел-старожил, которого просто так было не достать.

Частные домики, осколки бывшей деревеньки Черепково – раньше раскиданные везде, глядящие на мир приветливыми окошками в ажурной деревянной резьбе, остались только на улице Ф. Пряникова.

И им скоро придет конец.

Так думала Любава, глядя на дом напротив – забор давно не зеленый, а синий, у ворот вместо мотоцикла – старенькая «Лада», и живут там уже не Смирнихины, а Алексеевы, судя по табличке над их почтовым ящиком.

А занавеска на Любавином окне все та же. Тонкая бабушкина работа кружевницы. Мир за ней другой.

На подоконнике – письмо. Город не нашел исторической ценности в Любавином домике, в переводе его на баланс музейного фонда отказано.

Следующее письмо – повестка в суд. Застройщик требует подчиниться федеральному закону о сносе ветхого жилья и отказаться от права владения участком.

Подчиниться, думала Любава, перебирая эти письма. Разве можно? Разве можно оставить этот дом? Предать его?

Нет, Любава будет бороться. Есть же у нее право собственности на землю и дом, в конце концов! Она единственная его защитница!

Роза считает, что Любава проиграет суд и только зря теряет время.

– Тебе нужен адвокат, – сказала она, выслушав Любаву по телефону и поняв, что отступать Любава не собирается. – У меня есть умнейшая девочка, Алла Степнова, ты ей позвони, раз собралась бодаться. Она мне кое-что должна, так что денег с тебя не возьмет.

Алла Степнова, выслушав Любаву, от представительства в суде не отказалась, но предупредила Любу:

– Максимум, что мы можем сделать – это повысить ставки, то есть, добиться от застройщика устраивающего вас выкупа. Давайте это обсудим – в каком размере вы желаете получить выкуп?

Любава попросила отсрочки. Подумать. Суд назначен на февраль, может, найдется еще способ спасти дом?

Снегом замело улицу, сугробы лежат на ветках волнистыми грядами, рябиновый букет, который она положила между рамами окна, все рдеет.

Кролики в сарае жуют сено, и их носы смешно шевелятся.

Галя Весенняя, занятая пошивом свадебного платья, просрочила костюм Снежной бабы, и примерка еще не состоялась, а ведь скоро-скоро уже выступление в детском доме. Галя говорит, что иногда путается: где ее платье, а где Баба. Оба костюма белые и в блестках. Галя боится перепутать и пойти на свадьбу Бабой, а Любава боится свадебного платья, а Бабой быть совсем не прочь.

Только стоит ли бояться, Любава?

Вдруг снова судьба-искусительница принесла тебе дар, отринуть который – преступление?

Кружевная занавеска колышется. Решайся, Любава! Решайся!

Ты же влюблена в него, как тогда, помнишь?

Он поцеловал тебя, и те же горячие нити пронзили тебя от макушки до кончиков пальцев!

Решайся!

 5

Не так уж много с Виктором было свиданий: на катке, один раз гуляли по заснеженному парку с прудом, покинутым замерзшими утками, один раз – сидели в машине, и это было волнующе, как будто выскочит сейчас из-за угла бабушка и загонит Любаву домой, ахая и ругаясь.

Однажды сходили в кино – фильм был глупым, почти ничего из него Любава не запомнила, помнила только соприкосновение колен в темноте зала и снова девичье чувство запретного.

Перебирая в памяти калейдоскоп свиданий, Любава то и дело вытаскивала и вставляла в рамочку, словно любимые фото, оттиски лучших моментов.

В парке они лепили снежную бабу – хрустящий снег, под которым, словно старый пергамент, свернулись старые листья, лепился плохо, и Любава мяла комочек в варежках, сложенных чашечкой – ей мешала неповоротливая и опухающая к вечеру рука, но Виктор обхватил ее руки своими и крепко-крепко сжал. Когда он отпустил, она раскрыла пальцы и увидела крепкий снежок.

И ей показалось, что не снежок попался в его ладони, а ее сердце, такое же холодное словно сердце сказочной невесты.

– Вот, – сказал он, когда снежная баба, слепленная с немалыми усилиями, близилась к завершению – стояла на снегу, слегка подбоченившись. – А она красотка.

– Чего-то не хватает, – прищурилась Любава, получила от Виктора свой стаканчик с чаем из термоса и сделала глоток – греться. – Ой, я знаю чего!

Она порылась в пакете с продуктами, предусмотрительно собранными на прогулку, и вскрыла банку с крупными маслинами.

– Ей нужны глазки, – сказала она, и снежная баба получила глазки-маслины.

– Не замерзла? – спросил Виктор и обнял Любаву со спины. Под его рукавицами хрустнула тоненькая Любавина куртка, а еще – от страха завыла и заверещала душа, оповещая отчаянной сиреной «Опасно! Опасно!»

Любава тихонько высвободилась. Слишком близко к груди. Слишком страшно потерять его – ее не-принца.

Он с беспокойством на нее посмотрел. Серые глаза – такие читаемые, без таинственных глубин и загадок. Его чувства всегда отражаются в них, а на лице – нет. Лицо у него, пожалуй, даже слишком неподвижное – только освещается иногда улыбкой. Улыбка сдержанная, в уголках губ появляются морщинки, словно ограничители – дальше нельзя, дальше уже слишком.

У него и на лбу морщинки, две параллельные линии между бровей. Галя Весенняя считает, что это