Остров Надежды - Аркадий Первенцев

Дети поселка гордятся всем тем, что их окружает. Пусть другие позавидуют им. Сколько красивых и жутких историй у каждого из них наготове! В своей среде, в школе, в играх они откровенны, и ничто не сдерживает их. Им не приходится искать или вымучивать фантазии. Фантастическое окружает их, куда ни пойди, куда ни глянь, над чем ни задумайся. Атомные подводные лодки — центр их жизни. Они не боятся кораблей, на которых уходят их отцы. Над страхами дружно посмеялись бы эти краснощекие, светлоголовые, юные хозяева самого крайнего обреза советской земли.

Ради лодок завезли их сюда родители, оторвали от большого мира, окунули в темноту вечной ночи или в изнурительный свет вечного дня.

Любую лестницу они называют трапом, пол — палубой, стены — переборками, потолки — подволоком, кухню — камбузом, нерадивых — сачками; они вырубают, а не выключают свет, спят не на кроватях, а на койках, куртка у них — бушлат, в слове «компас» они ставят ударение на последнем слоге, а метель называют снежным зарядом. Облачность у них натекает, при передвижении на лыжах или пешком пространство исчисляют милями, а направление — румбами, учителю отвечают — «есть!».

Ребятишки Юганги отличаются завидным здоровьем, подвижностью, быстрой реакцией. Они соскальзывают по скалам, минуя пробитые рукой человека спуски, и располагают сетью собственных троп, недоступных взрослым. Оглушительно, во все горло крича во время уличных игр, они не застуживают бронхов и не хватают ангин. Воздух здесь чист и полезен, завезенные микробы не размножаются — гибнут.

Дети Юганги знают тайны своего полярного поселка, хотя отцы их молчаливы, как рыбы. Дети угадывают приближение срока похода. Их не проведешь. Они все определяют по озабоченности отцов, по скупости или щедрости ласки, по задумчивости матерей, по колеям к пирсам и складам, по поведению матросов, по накоплению запасов на причалах — укрывай их или не укрывай.

Погрузка торпед еще могла ускользнуть от их проницательных глаз, но ракеты не спрячешь, не сунешь в гнездо прямо с тележки.

Ракетную подводную лодку дети называют «носитель». Если космические носители превращались в отброс, а затем в пыль, то подводный ракетоноситель, освободившись от бескрылого груза, возвращался обратно.

У детей были свои НП, и, как их ни гоняй, не выкуришь из насиженных, удачно выбранных мест, будь то на крыше, в щелях у скал, в зализанном ветрами гребешке, господствующем над бухтой. Зимой пойди отыщи их в снежных пещерах, где, пристально вглядываясь в окружающее, размещается их секретный наблюдательный пост.

Лодки они называют по-своему и безошибочно узнают, еще не прочитав номеров.

— «Кашалот» вышел в море! — На НП возможен бинокль мощностью «цейса».

«Кашалотом» они называют лодку Ленькиного отца — Волошина, из-за внешнего сходства. Есть у них «Наутилус», там командир с бородой, как у капитана Немо, на «Д’Артаньяне» — веселый гасконец-старпом, лучший фехтовальщик спортклуба. На «Шамиле» служит курчавый, меднобровый аварец, хозяин ракет, холостяк. Он изредка снабжает ребят конфетами «Мишка».

На днях между Леней Волошиным и Рубеном Мовсесяном состоялся такой разговор.

— Леня, «Кашалот» вот-вот уйдет в крупную автономку, — объявил Рубен.

Лене всего десять, но он обязан держаться достойно, как сын командира «Кашалота».

— Откуда ты, Рубен, знаешь?

— Отец сдал партбилет.

— Интересно. — Леня не знает, сдают или нет партбилеты, и потому промолчал, чтобы не открыть своего невежества.

Рубен угощает приятеля маковкой.

— Когда уйдут — знаем, а вот когда возвратятся… — Рубен хрустит маковкой, широко раздвигая губы и обнажая зубы, не очень правильно понатыканные в его деснах.

Глаза у Рубена отцовские, полны азарта, лоб удлиненный, брови торчком.

Леня разжевывает маковку, стараясь не чавкать, как его дружок, а все же приходится нарушить преподанные матерью правила и забраться пальцем в рот, чтобы освободиться от прилипшего к зубам комка.

На «транспортир» поднимается отец, Леня пристраивается рядом. Отец не спешит и старается ответить на вопросы, постоянно возникающие в мальчишеской голове.

— Папа… — Леня заходит с другой стороны, там поудобнее — меньше снега, — если вы уходите в автономку, партийные взносы вперед платите?

— Зачем тебе? В партию готовишься из пионеров?

— Скажи, папа.

— Платим, как и положено. Месяц прошел — платим.

— А разве под водой деньги ходят?

— Ходят. Из рук в руки.

— Купить на них ничего нельзя?

— Зачем покупать? Все так дают.

— Бесплатно?

— А то ты не знаешь?

Отец сворачивает туда, куда ему нужно. Советует сыну поскорее добираться домой, отогреть нос и щеки, а вечером, после окончания уроков, они еще поговорят. Отец и сын расходятся в разные стороны, а перед сном, когда уложен на будущий день олений ранец, возвращаются к прерванному разговору.

— Деньги в подводной лодке не нужны. — Морщинка возникает от межбровья, чуточку вверх, кривым рожком, так же как у отца.

Волошин с радостной тоской отыскивает свои приметы, вспоминает свое тяжелое военное детство. Может быть, потому отцовская морщинка глубже, ветвистей. Сын его слишком часто задумывается. Пожалуй, виновна мать: она старается быть стойкой, провожая его в походы. Но насколько хватает ее мужества? Какие беседы ведут они вдвоем с сыном, поджидая его, вылавливая любую весточку, откуда только возможно — из штаба, от таких же, как и она, жен офицеров подводного флота?

— Партийные билеты мы не сдаем, Леня. Твой приятель ошибся.

— У него же отец парторг. — Леня не хотел бы, чтобы его ввели в заблуждение или говорили с ним, как с ребенком.

— Где бы мы ни были, мы остаемся коммунистами, — разъясняет отец, берет руку сына, пожимает ее, пробует. Рука стала крепче — помогли лыжные палки. Мускулистей стал и сам Леня, здоровье прежде всего. — Партбилет, вероятно, сдают разведчики, которые отправляются в тыл врага, а мы идем в плавание на своем корабле, вооруженном, с отличными машинами и механизмами. Мы такая же воинская часть. К нам не подобраться никому чужому, все закрыто, Леня. Крабу и то не за что зацепиться. Так-то…

— А если начнется война?

— Когда?

— Откуда я знаю — когда? Вдруг. Вот ты уйдешь, проводим тебя, и начнется…

— Будем воевать, Леня.

— В бой пойдете коммунистами. — Леня хмуро улыбается, хотя ему совсем не весело. Военный городок всегда в готовности. Здесь не плавят сталь, не добывают руду и мысли всех заняты одним. От них никуда не уйти. Где-то оборона — лозунг, здесь — постоянное дело, вернее, работа, такая же трудная, как в руднике или у мартеновской печи.

— В бой пойдем коммунистами, — строго повторяет отец и выжидает.