Искушение страстью - Сара Маклейн

Хэтти сжала его руку так сильно, что это должно было причинить боль. Их взгляды встретились, и она прочла в них ответ.

И кивнула. Они перестали танцевать, но только Хэтти не выпустила его руку. Она, ни секунды не колеблясь, повернулась и направилась к выходу из зала, ведя его за собой. Они прошли мимо полудюжины главных светских сплетниц к двери и темноте за ней.

Он не мог выпустить ее руку.

Хотя он владел собой. Он исправно играл свою роль, издавал звуки, которые от него требовались, раскланивался с джентльменами, улыбался дамам, переговорил с графом – высказал несколько завуалированных угроз врагу. Он положил начало мести.

Но без Хэтти.

Она бросилась бежать, лишь только заметила его. Как будто Уит мог не обратить на это внимания. Словно, заметив ее бегство, он стал бы думать о чем-то другом, кроме преследования. Но он не устремился вдогонку. По крайней мере, в классическом смысле этого слова. Вместо этого Уит придерживался своего первоначального плана и посеял первые семена мести. Он видел, как она вышла – почти выбежала – на балкон вместе с подругой. Теперь он знал, что эту леди зовут Элеонора. Она дочь герцога и одновременно бесстрашный кучер ночного экипажа. Беседуя с ее отцом, он внимательно наблюдал за Хэтти, предполагая возможность – вероятность – ее бегства. Учитывая весьма пикантные обстоятельства, в которых он встречался с Хэтти раньше, он допускал любые варианты. К примеру, она вполне могла перелезть через стену и найти дорогу в ближайший игорный дом, где – он мог побиться об заклад – леди Элеонора будет с ней рядом.

Если бы Хэтти предприняла такую попытку, он бы пошел за ней.

Уит полностью владел собой и контролировал ситуацию.

Он сохранил контроль, когда она вернулась в зал и направилась к нему, высокая, сильная и решительная. Приближаясь, она в упор смотрела на него, и ей было наплевать, что это видели все окружающие. Она шла к нему… за ним. На ней было платье цвета красного вина… цвета греха, в который он намеревался ее завлечь, если только она ему позволит. А она позволит, в этом не приходилось сомневаться.

Уит быстро свернул разговор с ее отцом, понимая, что когда она подойдет, у него уже не будет возможности поговорить с графом. Так и вышло. Она приблизилась – пылающие гневом фиалковые глаза, яркий румянец на щеках, – он не мог не улыбнуться. Это была естественная реакция, но и тогда он сохранял контроль, над собой и ситуацией.

Но во время танца контроль начал рушиться. Уит ощутил это в тот момент, когда понял, что помнит, как танцевать вальс. Движения намертво запечатлелись в его мышечной памяти двадцать лет назад, когда он часами практиковался, кружась по комнате и обнимая лишь темноту, зато представляя в своих объятиях красивую женщину, которая, безусловно, будет счастлива стать его партнершей, когда он одержит верх и станет герцогом.

Он никогда не представлял себе никого, похожего на Хэтти.

Эта женщина каким-то непонятным образом стала спасительным берегом в бушующем океане его мыслей – воспоминаний об ублюдке отце, о соревновании, которое тот устроил между своими сыновьями, об ударах герцогской тростью по спине и бедрам за любую ошибку, о боли в пустом животе, когда его отправляли в постель без ужина. «Голод заставит тебя активнее стремиться к победе», – любил повторять герцог. Сколько ночей голод не давал им уснуть, когда они были в его руках? И сколько ночей они не спали по той же самой причине, когда он выкинул их из дома?

Все это осталось в его памяти четким и ясным, словно было лишь вчера. Уит почувствовал себя снова двенадцатилетним мальчишкой, страдающим на уроке танцев. И тогда контроль начал от него ускользать. Мужчина старался удержать его. Он сосредоточил все свое внимание на Хэтти, скрупулезно изучая ее лицо, золотистые волосы и покрытые ярким румянцем щеки. Его взгляд медленно скользил по ее носу, восхитительным губам – и он поневоле вспомнил, какие они мягкие и нежные на ощупь.

Ее глаза были очень близко. Ее лицо склонилось к нему, словно шедевр неведомого живописца, и это помогло Уиту успокоиться. У нее было три крошечных пятнышка на правом виске, и Уиту больше всего на свете хотелось прижаться к ним губами. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь успокоением, которое исходило от нее.

Она повернулась, и взгляд Уита оказался прикованным к ее ушку с маленькой мочкой и тонкими изгибами ушной раковины. Он разглядел еще одно пятнышко – веснушку – над ухом, у самой линии волос, и понял, что теперь это будет его секретом. О существовании этой веснушки Хэтти, скорее всего, даже не знала, ей бы не удалось разглядеть. У этой женщины были великолепные потрясающие уши. В конце концов, она вновь повернулась к нему лицом, и он увидел лучшее, что было в ней – ее глаза. Они были невероятного цвета – Уит всегда считал, что таких глаз у людей не бывает. Но он был готов признать, что Хэтти – больше чем обычный человек. Она колдунья. Воительница. Причем потрясающе красивая. И ее завораживающие глаза – яркое тому доказательство.

Уит мог потерять себя в этих глазах. Отдать себя их обладательнице всего без остатка. Лишиться контроля. Хотя бы один раз. Во время танца. Все равно было невозможно перевести дыхание и вернуть способность соображать.

А потом она спросила, где он научился танцевать. И на него нахлынули – нет, не нахлынули, обрушились – воспоминания. Он едва не погиб под этим обвалом, словно под горной лавиной, и напрягся, чтобы обрести контроль.

Но окончательно его лишился.

Ему требовалось только несколько мгновений. Глоток прохладного воздуха за пределами этого бального зала. Ему нужно было напомнить себе, что прошлое не вернется. Ему нет места в его настоящем. Уиту не нужно это место с толпой народа и тяжелыми ароматами духов.

В этот момент ему нужна была только Хэтти.

Она спасла его, взяв за руку и уведя из зала перед всем Лондоном, словно пса на поводке. И Уит позволил ей это сделать. Он желал этого, и Хэтти каким-то чудом все поняла. Она узнала, что должна увести его не на балкон, а дальше – за пределы света, льющегося из окон, в темноту сада.

И только когда они оказались в темноте под большим вековым дубом, она отпустила его руку. Ему это не понравилось. Не чувствуя ее прикосновения, он снова утратил способность дышать. Еще больше ему не понравилось то, что она, похоже, это поняла.

Она стояла рядом не шевелясь и храня молчание – давала ему возможность прийти в себя. Она не задавала вопросов, казалось, понимая, что когда он будет готов заговорить, то так и сделает. Она молча ждала, давая ему время прийти в себя, вернуться к настоящему, вернуться к ней.

Хэтти, которая всегда и везде заполняла молчание бесконечными вопросами, нескончаемой болтовней, оставалась безмолвной. Она ничего не спросила его ни о разговоре с ее отцом, ни о странной реакции на вальс. Она даже не спросила, кто научил его завязывать галстук.

Вместо этого женщина, которую он почти не знал и которая занимала все его мысли, тихо проговорила: