Крайние меры - Лоренсо Сильва

— Во-первых, мне кажется, что все взоры устремлены на меня, — произнес Питтман, покосившись на переброшенный через руку, набитый оружием плащ. — И во-вторых, я хочу как можно больше узнать о школе Гроллье.

С этими словами он увлек Джилл за собой на Семьдесят девятую улицу.

— Но как это сделать? Сведения о школе можно получить только в библиотеке или в университете. А сегодня воскресенье. Все закрыто.

— Есть и другие способы, — возразил Питтман.

Недавно побывавшее под пескоструйным аппаратом здание на Восемьдесят второй восточной улице смотрело на Ист-Ривер и идущую вдоль реки скоростную дорогу «Франклин Делано Рузвельт». Когда Джилл и Питтман свернули в тупик, известный как «Терраса Грейси», шум движения с «Ф.Д.Р.» стал едва слышен. Было уже почти пять часов, и заметно похолодало.

Джилл посмотрела на высокое кирпичное здание.

— Вы знакомы с кем-нибудь из обитателей этого дома?

— Здесь живет человек, у которого я когда-то брал интервью, — ответил Питтман. — Еще в самом начале этой истории я понял, что люди, с которыми мне приходилось по долгу службы беседовать, могут оказать неоценимую помощь. И моя бывшая жена, и все мои друзья сейчас наверняка на крючке у полиции. Но вряд ли сыщики вспомнят о людях, с которыми я встречался как репортер.

И все-таки Питтман нервничал.

В ухоженном вестибюле их приветствовал облаченный в униформу швейцар:

— Чем могу служить?

— Мы к профессору Фолсому. Он дома? Не знаете?

— Профессор только что возвратился с послеполуденной прогулки. Он ждет вас?

Питтман вздохнул свободнее. Ведь профессор мог переселиться в другое место или, что еще хуже, в мир иной.

— Скажите ему, пожалуйста, что я репортер и хочу поговорить с ним о неизвестной работе Уитмена[3], которую ему посчастливилось открыть.

— Будет сделано, сэр.

Пока швейцар звонил по телефону на стойке у стены, они ждали, никак не проявляя своего нетерпения. Только Джилл в недоумении прошептала:

— Уитмен? Какое имеет отношение Уитмен к нашему делу?

Вернулся швейцар.

— Профессор Фолсом будет счастлив принять вас.

Швейцар назвал номер квартиры и провел их мимо большого камина к лифту в дальней части вестибюля.

— Спасибо.

— Уитмен? — повторила Джилл, как только закрылись двери кабинки.

— Профессор Фолсом — специалист по творчеству Уитмена. В свое время преподавал английскую литературу в Колумбийском университете. Но лет пятнадцать тому назад оставил работу. Однако возраст не повлиял на его энергию. Он продолжил исследовательскую деятельность и пять лет назад наткнулся в одной из старых газет на труд Уитмена. Открытие вызвало острейшую дискуссию. Является ли произведение аутентичным? Действительно ли это неизвестное стихотворение Уитмена? Некоторые ученые отрицали этот факт. Проблема показалась мне интересной для широкого читателя, и я написал статью. Фолсом — чудесный старикан.

— Но он может узнать вас и вызвать полицию!

— Ему и в голову не придет, что репортер, с которым он беседовал пять лет назад, и маньяк, находящийся в центре внимания прессы, одно и то же лицо. Кроме того, у него нет телевизора, и встреча с газетчиком может его немного развлечь.

— Развлечь?

— Ну да, профессор почти не читает газет.

— Откуда же он узнает новости?

— Они ему не интересны. Он фанатик в области исторических наук, а также специалист в области образования. Думаю, нет ни одного колледжа, ни одной начальной школы, о которых он не знал бы.

Выйдя из лифта на пятнадцатом этаже, Питтман постучал в дверь.

Ее открыл высокий, немного сутулый пожилой человек в сером пиджаке спортивного покроя, белой рубашке и желтом в полоску галстуке, оттенявшем его немного бледное лицо, совершенно белую маленькую бородку и такие же белые волосы. Большие очки в металлической оправе с трифокальными линзами не могли скрыть глубоких морщин вокруг глаз.

— Профессор, меня зовут Питер Логан, а это Джилл, мой друг.

— Да. Швейцар сказал, что вы репортер. — Высокий голос профессора звучал очень мягко.

— Я готовлю статью о стихах Уитмена, тех, что вам удалось найти. В свое время вокруг них возникло много споров. Интересно знать, чем все кончилось.

— Вы искренне верите, что ваших читателей это заинтересует?

— Меня, по крайней мере, заинтересовало.

— Проходите, пожалуйста. Я всегда счастлив побеседовать об Уитмене.

Профессор провел их через прихожую, где у стены стоял прекрасно сохранившийся ореховый стол. Через открытые двери прихожей с обеих сторон виднелись другие образцы антикварной мебели.

— Прекрасная коллекция, — произнес Питтман.

— Благодарю вас.

В гостиной все предметы тоже были антикварными.

— Американская работа, — охотно объяснил профессор. — От середины до конца XIX века. Этот секретер принадлежал Натаниелу Хоторну[4]. Тот ларец — Эмерсону[5]. А креслом-качалкой владел Мелвилл[6]. Когда была жива жена, — он посмотрел на стену с фотографией очень миловидной пожилой дамы, — мы увлекались коллекционированием.

— А что-нибудь из вещей Уитмена у вас есть?

— Старый лис шагал по жизни налегке. Но я все же ухитрился найти несколько предметов. Они в спальне. В том числе и кровать, на которой я сплю. — Все это профессор говорил не без гордости. — Присаживайтесь. Не хотите ли чаю?

— Чай — это прекрасно, — сказала Джилл. Следующие полчаса они обсуждали вопросы поэзии и проблемы недавно открытых стихов с одним из самых обаятельных людей, которых когда-либо приходилось встречать Питтману. Питтман завидовал этому человеку. Припомнив слова Фолсома о его покойной жене, Питтман удивился, как можно, достигнув столь преклонного возраста, так сохраниться, несмотря на искреннюю скорбь.

Наконец он почувствовал, что настало время задать ключевой вопрос.