Лабиринт. Войти в ту же реку - Александр Забусов

Дед скривился в подобии улыбки.

— Куда?

А действительно, куда?

— Камешек к правой руке примотай. Если направление движения неправильным будет, он станет холодным. Если верно идешь — ощутишь его тепло на ладони.

Хоть что-то! В этой «кишке» подземной, пропасть запросто можно, и никаких врагов не требуется. Странное дело, даже крысы и те, на глаза ни разу не попались.

— Иди, несмышленыш!

…Сплошные норы. Хорошо, что оставил собаку с дедом, ведь приходится то опускаться ниже, то снова идти на подъем, идти по указке природного «пеленгатора».

Пролеты настолько покрыты льдом, что оставляют лишь узкое отверстие, в которое можно пролезть только с большим трудом. Многие штольни сохранились удивительно хорошо, а некоторые… Кто-то даже рельсы снял. Подпорные стенки подгнили, оставленные рабочие механизмы проржавели. Иногда появляется ощущение, что рабочие просто ушли отсюда на выходные. Стоят заполненные углем вагонетки, на полу валяются старые диэлектрические перчатки… Периодически попадаются огнетушители и маски респираторов. Проходя мимо штрека, заваленного полусгнившими остатками крепей, вздрогнул от неожиданности: снег! В свете фонарного круга, снег толстой ватной муфтой окутал лежащее на земле бревно. Не может быть! Склонившись пощупал. Н-да! Не снег, а самая обыкновенная плесень, та же самая, что растет на хлебе, только здесь почему-то совсем белая, и разрастается необыкновенно пышно. Тончайшие волокна светятся в луче фонаря.

«Указка» уперлась в завал. Пришлось перелезать через сплошную мешанину из бревен и камней. Ноги проваливаются в мякоть прогнившего дерева. Две «избушки» — крепи в виде сруба, сплющены, как спичечные домики, опустившимся гигантским пластом камня. Впечатляет! Пролез между ними. Над головой — Мама дорогая! Заметно отслоившиеся плиты. Заденешь, все это рухнет, мокрого места не останется. Дед! Какому идиоту, будь он колдун или ведьма, могло придти в голову упрятать сюда детей? Если б не изумруд, гревший ладонь, мог бы подумать о старческом маразме.

Да, тут скопище лабиринтов под землей! Это же надо было так выработать «проходку», что куда не пусти луч света, кругом сплошные «норы». И куда дальше? Камешек в ладони выделял тепло. Направление? Растопырил пальцы, вытянул перед собой ладонь с привязанным к ней «пеленгатором». Из шести входов в лабиринты, только на один из них изумруд отдался теплом. Значит ему именно сюда. Сунулся в «жерло» норы.

До обостренного слуха доходил звук только его шагов, шуршащих по крошке пыльного, черного камня с отблеском от пятна света. Остатки угольных развалов, вывезенных из подземных туннелей.

Явно похолодало. Хотя быть такого не должно. Луч фонаря уперся в стену тумана. Полотно рельс со шпалами исчезало в непроглядной мути. Такую пелену мог давать дым, но никак не туман.

Принюхался. Воздух, как воздух!

А еще смущала граница, разделяющая пелену и видимую часть штрека. Привычного состояния окружающего мира, как на поверхности, здесь нет. Обычно бывает, что туман поначалу еле заметен, затем густеет и превращается в непроглядность «парного молока». А здесь невидаль, в пяти шагах перед ним, пространство будто заштукатурили.

Вытянув руку перед собой, двинулся прямо в пелену, стараясь ногами нащупать возможное препятствие на шпалах. По большому счету фонарь можно тупо выключить. Единственное, что ловит зрение, так только то, что прибор включен. Шагов двадцать и… пелена прояснилась. Даже без фонаря глаза довольно хорошо видели.

Что за ерунда? Как такое быть может?

Не явное свечение в этих шахтерских катакомбах, вместо облегчения, напрягало. Вспомнилось наставление старика, пропущенное ним мимо ушей: «Не всегда верь тому, что видят глаза!». Это оно, что ли?

Галерея вывела его к залу, в котором выработка угля создала гигантских размеров пространство с высоченным потолком. Холодное свечение мертвенными тонами ложилось на каждый предмет. Где же он видел подобное? Память услужливо подсунула воспоминание полета, после случившейся с ним смерти. Но только краски в покоях божества, или распорядителя, кто знает, как его можно назвать, были другими. Живыми и более насыщенными.

Шелест едва слышного, будто украдкой, шага, привлек внимание обостренного слуха. Из-за колонны-крепежа на «мягкой лапе» показав сначала морду, а потом и полкорпуса, высунулся кот… или кошка. Хм! Совсем не черная, а обычная «сибирская» мерзавка, каких полно в каждой подворотне. Но то там, на поверхности. А здесь…

— Ну и откуда ты здесь взялась, чудовище?

— Ма-ау! — соизволила ответить охотница на мышей.

Осмелела. В три прыжка преодолев расстояние до него, оказалась у самых ног. Загривком потерлась о колено. Не бедствует явно. Вон лоснится вся.

— Ки-иса!

На автомате протянул ладонь, дабы погладить животное по холке, когда почувствовал, что примотанный к ней дедов камешек, холодом ожег кожу на руке. Мало того, организм подал тревогу. Внезапно навалилась тяжесть во всем теле. Такое ощущение, хрен ногу с места сдвинешь. Наконец-то бестолковку посетила здравая мысль. А, киса ли ты вообще? Или?.. Бабуля, добрая душа, то ли в шутку, то ли в серьез как-то упоминала, каким образом можно проявить нечистую силу. Задал кошаку простой вопрос:

— К худу или к добру?

Животина порскнула из-под ног, на глазах рассыпаясь черным дымом. Тяжесть враз отпустила. И только из ни откуда, можно сказать прямо из воздуха прошелестел ответ вполне реальным голосом:

— К ху-у-ду-у!

Каретников обомлел. Вот же гадство! На пустом месте чуть в лужу не сел. Действительно что ли, нечистая сила? Помнил бабкино наставление, что матерщина для нечисти, все равно как классическая музыка для ее ценителя. Вслух же произнес, чтоб последнее слово за ним осталось:

— Совсем живность распоясалась. Креста на вас убогих нет!

Сквозняком дунуло, едва различил услышанное.

— Не-е-е-ет.

— Ну и флаг вам в руки и барабан на шею, чтоб с песней народ встречали, а не котами прикидывались. Ё-о-о!..

Прямо из дальней стены, словно из соседней комнаты появился строй пионеров в красных галстуках на белых рубашках. Барабанщик долбил в барабан, а знаменосец-очкарик нес флаг в руках. И все как один, убойно, невпопад громко горланили:

… — И ржавый лом в задницу, чтоб голова не качалась!

Пионер, следовавший в строю последним, двигался враскорячку, чуть наклонившись вперед. Из «кормовой части» его тела видна была прямая железка, очень похожая на лом. На лице выпученные от натуги глаза, открытый до предела рот, а голова у него, точно не качалась.

— Чтоб вы лопнули от такой пародии на песню! — в сердцах плюнул Каретников.

Красногалстучное общество словно воздушные шарики, один за другим, стали лопаться, оставляя после себя струйки черного дыма.