Останний день - Андрей Александрович Васильев

шуршащей листвы, да еще изредка стволы берез попадающие в угол зрения перстня.

— Все? — осведомился у меня последний — Если желаешь, могу показать ляльку, которую хозяин за ночь до того на съемной хате парил.

Иронизирует, зараза. Ладно, пусть, его и так жизнь накажет. Чую, запихнут этого красавца в коробочку, присвоят ему инвентарный номер и определят на веки вечные в хранилище Отдела. Может, он даже рядом с серьгами подмосковной помещицы лежать будет.

Так ему и надо!

— Свободен — ответил я — И спасибо.

— Бог подаст — буркнул перстень, и я понял, что снова остался один.

Вернее, в компании Павлы Никитичны.

— Увидел? — строго спросила она.

— Ага. Слушайте, как все в девяностых незамысловато происходило-то, а? И убивали не думая, и следы прятали особо не стараясь.

— Мне твое мнение на данный счет не сильно интересно — поторопила меня старушка — Да и на какой-то другой тоже. Детали излагай. И подробно!

— В одном из разговоров был упомянут Карл Августович — произнес я заговорщицким тоном и протянул ей перстень — Вы же это имя хотели услышать?

— У меня в сумке кроме монпансье еще пистолет системы «браунинг» лежит — нехорошо улыбнулась Павла Никитична — Подарок Петерса на мое… На мой день рождения.

— Петерса? — переспросил я — Это того, который в Москве эсеров гонял после революции? Читал про него в учебнике, было такое.

— Неуч! Вообще-то это был мятеж — возмутилась старушка — Причем очень хорошо спланированный и организованный, что бы там потом кто не говорил. Но я с Петерсом познакомилась позже, в Туркестане, когда мы Энвер-пашу… Да что ты мне голову морочишь? А ну, выкладывай все, что видел!

Дальше тянуть на самом деле не стоило, потому я подробно и последовательно изложил все, что видел, не опуская не единой мелочи.

— Вот теперь молодец — погладила меня по голове старушка, когда я замолк — Не скажу, что удивил, нечто подобное мы и предполагали, причем еще тогда, в девяностых, но доказательств не было. А без них, на одних догадках, нельзя строить обвинение, даже если есть четкое понимание порядка вещей. Таков порядок, по которому мы живем. Даже если очень хочется отомстить, и ты точно знаешь кто виновник, будь любезен, докажи это.

— Значит тот мент, которого трое бандосов застрелили, из ваших был? — уточнил я — Да?

— Наш, наш — помрачнела Павла Никитична — Светлый человек был, и сыщик от бога. Может, лучший из тех, с кем я работала. Такие дела раскручивал, что никому не снилось, а погиб глупо, от рук каких-то недоумков.

— Ну, не так уж глупо — заметил я — Недоумки являлись всего лишь частью хорошо продуманного и реализованного плана.

— Это да — согласилась моя собеседница — Это верно. План на самом деле оказался хорош, поскольку только через четверть века дело с мертвой точки сдвинулось. А если бы Москва расширяться не надумала, и строительство не доползло до тех мест, где Фому прикопали, то так ничего бы и не всплыло. И хорошо еще, что его данные в оперативной базе остались, по ним то, что от этого отморозка осталось, и идентифицировали.

— Странно, что вы тогда его не искали — заметил я — Ну, или хотя бы тех троих. Не на ровном же месте у них конфликт с вашим коллегой случился, правильно? Там вон какого-то Монаха упоминали еще.

— Почему не искали? Искали. Сначала эту троицу, нас на нее некто Олег вывел, он сам из ведьмаков будет, а потом и Фому, которого рядом с ними накануне убийства видели. Известная была в московском криминалитете особа в те дни. Вот только не нашли никого, и теперь понятно почему. Будь времена поспокойнее да народу в отделе побольше, наверняка добились бы результатов, дело-то принципиальное. Но не получилось, слишком много всего в тот год на нас навалилось. В какой-то момент даже мне показалось, что вот-вот все обрушится, как карточный домик — и расстановка сил в столице, и отдел, и страна в целом. Знаешь, я много чего видела, разные времена случались, но те, пожалуй, были самыми лихими из всех. Люди словно обезумели, а нелюди и вовсе как с цепи сорвались, совсем страх потеряли. Гули средь бела дня из канализации вылезали, чтобы детей воровать прямо из песочниц, вурдалаки молодые как-то посреди Тверской двух шлюх выпили, тела их под фонарь бросили, и пошли себе дальше, как ни в чем не бывало.

— Но ведь обошлось?

— Обошлось — подтвердила старушка, снова доставая банку с монпансье — Через смерти, кровь, боль, договоренности, которых лучше бы не было, и вот, отложенное возмездие. Ну, а потом, когда восстановилось равновесие, все получили по заслугам, мы никого не забыли. Отдел вообще никогда ничего не забывает, даже если в нем полностью меняется состав сотрудников. Всегда есть кто-то один, кто знает все, что следует знать. Если надо подождать год — мы подождем. И десять лет, и двадцать тоже. Мы терпеливые.

— Внушает уважение.

— И правильно — Павла Никитична причмокнула — Кисленькая. Люблю. Так вот — Шлюндт последним из героев вчерашних дней остался, мы его на сладкое приберегали, тем более что предъявить ему особо было нечего, он же всегда чужими руками жар загребает, и свидетелей никогда не оставляет. К тому же он тогда из Москвы почти сразу сбежал, как видно все же опасался, что в конкретном данном случае мы можем на принципы свои наплевать. Потом долго по Европам шлялся, у него ведь и там интересы есть, а несколько лет назад вернулся обратно. Решил, что если времена изменились, то и мы другими стали. Очень нам хотелось его убить, но улик-то не было.

Не для суда, для нас самих. У нас, Валера, тоже ведь есть свой Покон, который не нарушишь. Но вот, кто ждет — тот дождется. И мы дождались. Потому — еще раз спасибо. Удружил.

А я знаю, кого эта дама имеет в виду. В смысле — кого именно тогда убили те трое. Некоего Францева, бывшего начальника отдела, его в одном из разговоров Марфа упоминала. Мол — завалили его, а 15-К тогда это проглотил и утерся. И Ровнин после данную фамилию произносил, причем с большим почтением в голосе.

Видно, большой человек был. И хороший, скорее всего, не просто же так даже через столько лет Павла Никитична, для которой авторитетов вовсе нет, сама ко мне пожаловала в гости с перстнем-свидетелем и пистолетом в ридикюльчике. Не усомнюсь,