Легкая корона - Алиса Бяльская

— Алиса, я просто обязана познакомиться с Юханановым и убедить его взять меня к себе в студию.

Я была не такой крутой, какой мне хотелось казаться. От пары косяков я обычно тихо засыпала. Вот и сейчас под Танино монотонное гуденье про Берга я плавно погрузилась в сон.

Через несколько дней Громов вызвонил меня и велел прийти на Пушкинскую. Зачем и почему, как обычно, не сказал, он обожал делать сюрпризы. Сюрприз был его способом загладить вину.

С Громовым были Бурляев и Олег — журналист из провинции, издававший свой музыкальный журнал, тот самый тип, которого я на питерском фестивале прозвала Арамисом из-за его щегольской бородки. Он носил с собой в авоське номера Журнала и всем его раздавал. На Громова и Бурляева Арамис смотрел как на богов-олимпийцев и во всем им поддакивал. Это не мешало ему, правда, заигрывать со мной. Каждые пять минут он разражался длинными комплиментами в мой адрес, а когда Громов не смотрел в нашу сторону, наклонялся ко мне и что-то шептал мне в ухо, щекоча своей бородкой. Содержание шепота было вполне невинным, а вот его горячее дыхание и быстрые взгляды в мой вырез — не очень. Я не знала, как себя вести, и старалась держаться поближе к Громову, изображавшему полное равнодушие к происходящему.

— Так куда идем? — спросила я.

— В Ленком. На задворки.

— Что?

— Какое-то благотворительно-тусовочное мероприятие для своих.

— И зачем нам это надо?

— Ну, по слухам из хорошо информированных источников, там должны выступать «ДДТ», «Наутилус», «Бригада С».

— Врут, наверное. Какого это черта Шевчук вдруг будет выступать перед этими обласканными совковыми папиками?

— Нет, точно, мне их клавишник рассказал, — щекотнул меня в ухо Арамис.

— Нам, собственно, Шевчук должен билеты пригласительные оставить. Хотя я просил только три, — со значением глядя на меня, сказал Бурляев.

— Ну, ничего, девушку проведем как-нибудь, — ответил Громов, — в конце концов, пронесем в чехле от гитары.

— От гитары она не влезет.

— Тогда от контрабаса.

— На контрабасе вроде никто не играет.

— Там наверняка будет какой-нибудь джаз-бэнд лабать, у них можно будет попросить.

— Я ни в какие чехлы не полезу. Вы что, спятили, что ли? — наконец не выдержала я.

Они довольно заржали.

Мы пришли к служебному входу Ленкома. На проходной о нас никто ничего не слышал, билеты нам — вернее, им — никто не оставлял. На все наши журналистские удостоверения им было плевать, нас не было в списке. Точка.

— Позовите Шевчука, мы его личные приглашенные, — горячился Бурляев.

— Не знаем никакого Шевчука. У нас в театре такой не работает, — резонно отвечал контролер.

— Конечно, он у вас не работает! Это знаменитый на весь Союз рок-музыкант! Он сегодня будет выступать. Позовите же его или кого-нибудь из группы «ДДТ».

Мимо проходили люди, называли свои фамилии, и их пропускали. Мы же, как бедные родственники, все торговались с контролером.

— Да что мы, так не пройдем? Какого черта здесь стоять? Видно, что этот мудак никого звать не собирается, — громко, на все помещение сказал Громов.

— Молодой человек, если вы будете ругаться, мы вызовем милицию.

— Пойдем отсюда, — Громов потянул меня за руку к выходу. Бурляев и Арамис решили остаться и добиваться справедливости.

— Все равно, даже если кто-то и выйдет к ним, то у нас только три приглашения. Тебя не пропустят. Так что будем пробиваться другими путями.

Мы обошли здание театра. Несложно было догадаться, что раз акция называется «Задворки», значит, все будет происходить во дворе. За забором уже звучала музыка и возбужденный гул голосов.

— Ну конечно, уже все началось. Хрена теперь кто-то будет вылавливать Шевчука, чтобы провести непонятных рок-журналистов. — Громов убеждал себя, что мы правильно сделали, что ушли.

В одном месте забор оказался пониже, и, в принципе, через него можно было перелезть. Для Громова, с его ростом и длиной ног, это было совсем не сложно. Он приставил к забору какую-то цистерну, найденную в кустах.

— Я сейчас перелезу и буду ловить тебя с той стороны.

— Сережа, я не смогу. Здесь высоко.

— Глупости, все ты сможешь. Я видел, как ты умеешь через заборы лазить.

Я оценивающе оглядела забор. Я действительно умела лазать и прыгать, но представить себе, что вот сейчас я, в платье и на каблуках, перелезу через ограду, чтобы попасть на междусобойчик в Ленкоме, не получалось.

— Я не полезу. Лучше ты найди Шевчука и скажи, чтобы он вынес билеты на служебный вход. У них же три билета, так что я смогу теперь пройти.

— Ладно, попробую. Но ты не уходи, пока я тебе не скажу. Все, я полез. Вот, блядь, так и буду всю жизнь с рваными яйцами через заборы скакать.

Он подтянулся на руках, занес ногу над оградой и спрыгнул с той стороны.

Я стояла и смотрела вверх.

Его голова появилась над забором.

— Алиса? Ну, чего ты замерла? Лезь на бочку.

— А на чем ты стоишь, что тебя видно? — удивилась я.

— На собственном хую. Не отвлекайся. Залезай.

— Сережа, не сходи с ума, я никогда не смогу перелезть через этот гребаный забор. Иди ищи билеты.

— Да тут толпа людей, я его никогда не найду. Лезь на бочку! — зарычал он на меня.

Он обладал такой властью надо мной, что я, как под гипнозом, влезла на чертову цистерну.

— Так, теперь попробуй подтянуться максимально высоко на руках, а я перехвачу тебя за талию и перенесу.

— А если у тебя не получится?

— Вот блядь, прыгай уже!

Ухватившись за край забора, я подпрыгнула так высоко, как могла. Громов обеими руками схватил меня и перетащил через забор, довольно сильно поцарапав мне бок. Очутившись в воздухе, без опоры, я зажмурилась от ужаса.

— Сережа, Сереженька, только не урони меня, — только и выдохнула я.

Я открыла глаза — Громов стоял на стуле, держа меня на руках, а вокруг сидели люди и с интересом наблюдали за всей операцией по моей транспортировке. Когда он опустил меня на землю, раздались аплодисменты. Мне было ужасно неловко, что все смотрят на меня и улыбаются, бок саднило. Я стеснялась проверить, цело ли платье, поэтому не придумала ничего лучше, чем как маленькая ухватиться за Громова и прижаться к нему, чтобы спрятать возможную дыру.

— Сережа? Сережа, посмотри, у меня платье не порвалось? — шепотом попросила я его.

— Вот что, милая барышня. Берите своего Се-Режу и идите приведите себя в чувство. После таких подвигов не мешает выпить, — густым басом благосклонно изрек театральный старик в твидовом пиджаке и бабочке. — Эх, молодость, — сказал он нам в спину.