Легкая корона - Алиса Бяльская

Громов был невероятно доволен собой, а я мечтала поскорее выпить, чтобы стереть из головы картину самой себя в коротком платье, размахивающей голыми ногами над головами богемной публики. К слову, французское платье оказалось на высоте, оно не порвалось и меня не опозорило.

Вино наливали совершенно бесплатно из больших бочек с краниками, а закуски разносили на подносах — хватай, кто первый успеет. Жарили шашлыки. Возле одной из бочек мы обнаружили грустного Бутусова. Он был в своих обычных черных галифе, черной рубашке и сапогах до колена на высоких каблуках. Меня удивил его небольшой рост: на сцене он всегда казался мне высоким. У него были подведены черным карандашом глаза и накрашены губы. В этой театральной тусовке он был чужеродным элементом, потому что выглядел самым театральным персонажем, в то время как остальные были абсолютно конвенциональны и даже буржуазны. На Бутусова косились — все-таки на тот момент «Наутилус» был, наверное, самой популярной группой в Советском Союзе, — но никто не подходил. Он стоял в маленьком палаточном павильоне возле бочки с вином и напивался в одиночку. Увидев нас, Бутусов по-детски обрадовался.

— Ребята, а я тут один! Где вы были? — сказал он нам как родным.

— А где все, почему ты один? — спросил его Громов запросто.

— Да я один и должен выступать. Все в Питере, а я в Москве, и Шевчук меня сюда вписал. Сказал, что творческая интеллигенция хочет познакомиться с новым поколением, приобщиться к рок-н-роллу.

— Ну, и как идет? — спросил Громов, с сомнением оглядывая публику.

— Чувствую себя здесь совершенно чужим и не к месту. Пока вот приобщаюсь к их вину. Вино, кстати, неплохое. Вам налить? — спросил он, пристально глядя мне в глаза. Я кивнула в знак согласия.

— Да, Слава, познакомься. Девушку зовут Алиса, она — журналистка, — представил меня Громов и налил себе полный стакан.

К нам в павильончик больше никто не заходил. Все заглядывали, видели Бутусова в черном, с длинными волосами, и проходили мимо.

— Нам, кажется, досталась целая бочка, — меланхолически заметил Бутусов и налил всем еще по стакану.

Смотрел он только на меня, и я тоже его потихоньку разглядывала. Он был очень красив в своей грусти, но было удивительно видеть на таком мужественном лице женский грим. Тут к нам присоединились Бурляев и Арамис, которых наконец-то провел внутрь клавишник «ДДТ». Бутусов налил мне еще стакан и придвинулся так близко, что его нога соприкоснулась с моей.

— Я не буду здесь петь. Это не моя публика, они мне не нравятся. Я не хочу быть обезьяной, на которую они с интересом смотрят в лорнет. Что ты Думаешь?

— Ну, они, конечно, похожи на мажоров. С другой стороны, мне бы очень хотелось послушать, как вы, — он мотнул головой, протестуя против такого обращения, — ты играешь под акустическую гитару.

— Да, так давай я тебе поиграю! Но не здесь. Этим я играть не буду. Позвали в гости, а ко мне Даже никто не подошел — ни Захаров, ни Абдулов, как будто я прокаженный. Поедем ко мне в гостиницу, я тебе сыграю. Я много новых песен написал.

Его повело немного в сторону, и, если бы я его не удержала, он бы упал. Он оперся на меня, обняв за плечи, и проговорил прямо в ухо:

— Поедем, пожалуйста! Мне так одиноко, мне нужен хороший человек. Мне просто нужен хороший человек. Я вижу, что ты хорошая, настоящая.

Он оперся на меня еще сильнее, всем своим весом, и я уже сама с трудом удержалась на ногах. Бурляев и Арамис подошли и подхватили его, а Громов вывел меня из павильона.

— Я вижу, у тебя крыша немного поехала от Славы, да?

— Вовсе нет, — соврала я. Конечно, мне было приятно, что Бутусов зовет меня послушать свои новые песни и что вообще я ему явно нравлюсь.

— Не принимай на свой счет. Он ни одной не пропускает, известный ходок. Особенно когда пьян.

— А ты откуда его так хорошо знаешь?

— Я организовывал фестиваль, с которого, собственно, и началась его слава, еще в 86-м году. В общем, ты меня поняла, не бери его в голову, хоть он и кумир молодежи. Ему все равно кто, лишь бы ноги раздвигала. Это не для тебя.

Он еще что-то мне говорил, но я не слушала. Ага, на Арамиса и ему подобных он внимания не обращал, а вот Бутусов его все-таки достал. Разумеется, я не собиралась никуда ехать с совершенно незнакомым и пьяным в умат мужчиной, но наблюдать за громовской реакцией было забавно.

Когда мы с Громовым вернулись в павильон, Бутусов был уже в отключке. Он просто вырубился и лежал на руках у Бурляева и Арамиса, а рядом стоял недовольный Абдулов.

— Что с ним делать теперь? — сказал Бурляев. — Не хотел выступать и нажрался. Что за детский сад, в самом деле? Я ему нянька, что ли?

— Да оставьте его прямо тут, — довольно равнодушно предложил Громов.

— У нас здесь не притон, чтобы пьяные на полу валялись. Мы в Театре, — с пафосом сказал Абдулов. Так прямо и произнес, с большой буквы. — Давайте его отнесем и посадим в машину. Сейчас я еще кого-нибудь позову, чтобы вам помогли.

— Слава хотел, чтобы к нему пришел Абдулов, и он пришел, — шепнула я Громову.

— Жаль только, что Слава этого не видит, — в тон мне ответил Громов.

Мы еще покрутились, выпили вина. Изредка нам попадались разные роковые люди, и Громов останавливался поболтать с ними. На сцене тем временем начался какой-то ажиотаж.

Мы встали за задними рядами стульев, недалеко от того места, где Громов перенес меня через забор. Арамис и Бурляев, только что сплавившие Бутусова, пробились к самой сцене и пытались сесть на свободные места. Я увидела, что к ним подошел Ярмольник, махнул кому-то рукой, подбежали охранники, и нашу парочку скрутили и увели.

— Ого, ты это видел? — спросила я Громова.

— Не понравились они ему, наверное.

На сцене радостно шел аукцион. Под громкие аплодисменты продали за полторы тысячи рублей простую бутылку водки, потом рубашку Абдулова, программку и прочую ерунду. Внезапно на сцену вышел Шевчук, пьяный, но вполне еще держащийся на ногах. Он забрал микрофон у Абдулова, ведущего аукцион. Абдулов не понимал, что происходит, но микрофон отдал.

— Дамы и господа! — проникновенно сказал Шевчук. — Что же вы творите? Это же полная туфта какая-то! Что за пошлость? Кого вы хотите обмануть? На вас противно смотреть, такие вы гладкие, зажратые, довольные собой… а чем быть довольным?

Абдулов попытался забрать у него микрофон, но Шевчук не отдал и продолжал вещать что-то дальше тем же миссионерским тоном. На сцену вскочил Ярмольник и помог Абдулову обезвредить Шевчука. Но ненадолго. На сцене стоял большой гонг, в него били всякий раз, когда продавался очередной лот. Лишившись микрофона, Шевчук схватил молоток и стал изо всей силы долбить в гонг, заглушая Абдулова, который пытался обратить все в шутку. Народ в импровизированном партере начал ржать. Наконец Ярмольнику и двум охранникам удалось увести сопротивляющегося Шевчука со сцены.