Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

Будницкая вздрогнула и затрясла головой.

— Пособницей фашистского диверсанта! — повторил Алтунин, повысив голос. — И, возможно, укрывательницей! Это вам, гражданка Будницкая, не шутки-хаханьки. У нас для пособников и укрывателей вражеских диверсантов предусмотрено всего одно наказание — высшая мера социальной защиты! Сегодня арестовали, завтра осудили, после суда исполнили. Снисхождения не будет, поверьте.

— Я не знала! — всхлипнула Будницкая, заламывая руки. — Я думала, что он отсидел и теперь работает по снабжению! Он предлагал мне в Ленинград с ним ехать! В Театр комедии обещал устроить, у него там знакомства! Я же актриса…

Из красивых глаз Будницкой хлынули слезы. Она повалилась на бок и громко зарыдала, закрыв лицо руками. Алтунин совершил традиционно полагающиеся действия — открыл форточку, обеспечивая доступ свежему воздуху, сел рядом со стаканом воды в руке, улучив момент, передал стакан Будницкой, которая тут же вылила его на покрывало, говорил что-то успокаивающее… Ничего не помогло, Будницкая успокоилась только через четверть часа. Умолкла, потерла ладонями лицо, буркнула что-то и убежала умываться. Вернулась не скоро, Алтунин успел заскучать, но зато держалась спокойно, только нижняя губа едва заметно подрагивала. Снова села на кровать, напротив Алтунина, вздохнула и спросила:

— Вы мне правду про Федора сказали или на понт взяли, как последнюю дуру?

— Как я могу вас за дуру считать? — в том же духе ответил Алтунин. — Все, что я сказал, — истинная правда. Иначе бы я к вам и не пришел. Отдел по борьбе с бандитизмом, Вера, не интересуется отбывшими наказание снабженцами… Где сейчас Половникин?

— Не знаю, — пожала плечами Будницкая. — Он говорил, что живет в каком-то общежитии у черта на куличках, на Мироновской улице, кажется. Там нет телефона. Он сам приходит. Сюда, не в ресторан, в ресторане он всего один раз был, когда объявился весной. Звонит из автомата на углу, и если я одна дома, то поднимается. Последний раз был в среду. Пришел утром, в половине одиннадцатого, ушел в два…

Будницкая сделала правильные выводы. Рассказала все, что знала, и показала Федины подарки — бусы из крупного жемчуга, золотые серьги с бриллиантами и золотой браслет, тоже с бриллиантами. «Серьги заграничные из золота 750-й пробы с бриллиантами каплевидной формы по два карата каждый» вспомнил Алтунин пункт первый из перечня драгоценностей, составленного женой дантиста Шехтмана. «Повезло, — подумал он. — Это называется: „Раз — и в дамках!“».

Алтунин вышел в коридор, позвонил в МУР, попросил прислать двух человек для засады в квартире, где жила Будницкая, и пошел на кухню знакомиться с соседкой, открывшей ему дверь. Заодно познакомился и с третьей жительницей квартиры, учительницей немецкого из двадцать девятой школы на Смоленском бульваре. В двух словах, не особо вдаваясь в подробности, описал им ситуацию, предупредил о том, что в квартире будет организована засада, попросил не волноваться и никому посторонним ничего не рассказывать, а затем попросил взять паспорта и пройти в комнату к Будницкой. Для составления протокола изъятия вещественных доказательств требовались двое понятых…

Половник появился в Большом Каретном в понедельник, восемнадцатого июня, в половине восьмого вечера. На Петровке в этот момент только что закончилось партсобрание. Подполковник Сальников, лишившийся величественности вместе с секретарской должностью, в одиночестве спускался по лестнице, стараясь не слушать, как наверху сотрудники поздравляют с избранием старшего оперуполномоченного отдела по борьбе с мошенничеством майора Камардина. Алтунин тоже был в толпе, окружившей Камардина. Люди вокруг громко шумели, и он не сразу понял, что говорит ему Семенцов и почему тот настолько возбужден, словно это его избрали секретарем парторганизации…

В молодости, в самом начале бандитских дел, у Федора Половинкина была другая кличка — Борзач. Получил ее Федя не за свою прыть, а за замечательно острое обоняние. Он мог с завязанными глазами определить, кто из дружков-товарищей стоит перед ним, мог, понюхав щепоть махры, сказать, чего и сколько в нее подмешали, ну а тухлую селедку чуял за километр. Кличка Федору не нравилось, да и какому вору могло оно прийтись по душе? «Борзач» сильно смахивало на «легаш», а «легашами» зовут известно кого. Поэтому, попав в первый раз за решетку, Федя стыдной клички сокамерникам не назвал, и те, по созвучию с фамилией, прозвали его Половником. Половник — нормальная кличка, ничего позорного в ней нет, никаких постыдных ассоциаций она не вызывает. О своем чутком обонянии Половинкин впредь предпочитал не распространяться. Те, с кем он начинал, давно сгинули, кто от воровского ножа, кто от милицейской пули, кто от пьянства.

Неладное Половник почуял сразу, как только Верка, у которой сегодня был выходной, открыла ему дверь. Из квартиры, в которой жил только один мужчина, некурящий доцент МГУ, не пахло, а прямо-таки несло запахом мужских тел и дешевого табака. Оперативники, сидевшие в засаде, несколько дней подряд не попадали домой и не имели возможности ни помыться, ни сменить одежду. Оба они были курящими, но выходить курить на лестницу не имели права и потому смолили по очереди в открытую форточку. Часть дыма при этом распространялась по кухне и коридору. Можно было предположить, что к кому-то из Веркиных соседей, про которых Половник у нее заранее все выспросил, пришли гости, но гости интеллигентных людей пахнут иначе. Да и в Веркиных бесстыжих глазах сегодня плескалась не страсть, а страх. Как-то затравленно смотрела она на Федю, не по-обычному, не так, как всегда.

Соображал Половник быстро, и реакция у него была отменная, потому-то до сих пор землю топтал, несмотря на всякие передряги. Выхватив парабеллум с навернутым на ствол глушителем, Половник дважды выстрелил в Будницкую и по одному разу в выскочивших на ее вскрик оперативников. Одному попал в переносицу, другому — в правый глаз, еще раз доказав, как был прав преподаватель стрельбы гауптманн Ахляйтнер, когда называл его «Das As der Asse».[34]Заодно и порадовался тому, что пришел сегодня к Верке с оружием. Ввиду частых проверок документов, которые иногда сопровождались беглым обыском (милиционеры Отдела наружной службы по привычке продолжали нести службу по законам военного времени), Половник предпочитал передвигаться по Москве без огнестрельного оружия. Для того чтобы отбиться от патруля, ему хватило бы и совершенно безобидного на вид складного ножа, который он имел при себе постоянно. Но сегодня в полночь, после Верки, Половнику предстояло встретиться с московским агентом абвера, а к тому без парабеллума приходить не хотелось — уж больно мутный и опасный он был человек.

«Кто навел? — свербела в мозгу одна-единственная мысль, пока Половник шел по Большому Каретному и нервно сосал незажженную „казбечину“. — Какая падла?»

По всем прикидкам и раскладам выходило, что сдать его мог только московский агент, с которым Половнику сегодня предстояло встретиться, больше некому. Только он знал про Верку. Половник сам сдуру сказал, что в самом крайнем случае (хрен его знает, как все теперь может обернуться) связь с ним можно держать через Веру Будницкую, певичку из «Метрополя». Вот его чуть у Верки и не повязали.