Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

как политический деятель, и со вторым человеком в исламской оппозиции, во многом задававшим в ней тон, Хаджи Акбаром Тураджонзада. С ним удалось договориться о приблизительной пропорции представительства оппозиции и душанбинского руководства в органах власти — 30 процентов на 70. Рахмонов поддержал это соотношение.

После беседы с Нури особое значение приобрел полет из Кабула в Тегеран. Вечером 31 июля Ту-154 совершил посадку на аэродроме иранской столицы.

1 августа состоялись встречи с президентом Рафсанджани, министром иностранных дел Велаяти, заместителем министра Ваэзи. С коллегами из иранских спецслужб не встречались — тогда к этому не было проявлено интереса ни с одной стороны. В силу специфики нашей миссии в центре внимания оказался разговор о способности Ирана сыграть позитивную роль в урегулировании в Таджикистане.

Самой запоминающейся была продолжительная беседа с Ваэзи. Если отвлечься от его мусульманской униформы — рубашка со стоячим воротником, без галстука, — он представлял и по своему образу мышления, и по наружности (хотя и с обязательной, но коротко подстриженной бородкой) совершенно светский типаж. Говорить с ним было легко. Главное, в чем Ваэзи, да позже и Велаяти, согласился со мной, — это крайне невыгодная для наших стран дестабилизация обстановки в Таджикистане, который в силу обстоятельств стал одним из «сообщающихся сосудов» — другим был Афганистан.

Чувствовалось, что иранцев беспокоило ослабление их позиций в Афганистане. Тем более что там, как сказал Ваэзи, практически нет центрального правительства, усиливаются взаимозависимость и солидарность между таджикскими боевиками и теми афганскими отрядами, которые близки им по национальному признаку. Это создает опасность раскола Афганистана. Неурегулированность в Таджикистане непосредственно способствовала развитию этой тенденции.

Сошлись на том, что сепаратистские процессы, будь то в Афганистане или Таджикистане, чреваты в конечном счете дестабилизирующим воздействием на сам Иран. Сепаратизм — серьезный враг и для России, которая в то время столкнулась с трудными проблемами в Чечне. Ваэзи с пониманием отнесся к моим словам о том, что не следует считать религиозный фактор доминирующим при определении отношения к противоборствующим сторонам в этом конфликте, чреватом сепаратизмом.

И Ваэзи, и Велаяти сетовали на то, что Иран якобы «отодвигается» нами от решения таджикской проблемы. Это тем паче необъяснимо, что на его территории нашла временное убежище часть руководящей верхушки исламской таджикской оппозиции.

В ответ я предложил координировать деятельность по урегулированию в Таджикистане. Я считал, что нужно использовать все в интересах такого урегулирования, и не ошибся в этом. И в Москве, и в Тегеране мы позже не раз обсуждали таджикскую ситуацию с иранскими представителями и, несмотря на некоторые непоследовательные действия со стороны Ирана, в целом приходили к согласию.

Первое мое посещение Тегерана в 1993 году и второй приезд в иранскую столицу тоже в качестве директора СВР в феврале 1995 года еще раз убедили меня в том, что следует развивать отношения с этой страной не только в экономическом, но и в политическом плане. В мире не должно быть государств-изгоев. Вместе с тем игнорирование полезности политических контактов с Ираном, несомненно, ослабило бы миротворческие усилия в первую очередь в Таджикистане, а также в Нагорном Карабахе.

Особенно хочу сказать о выдающемся человеке — скромном, даже застенчивом, умном и доброжелательном, очень современном и образованном, обладающем огромными возможностями и щедро приносящем их на алтарь поддержки своей общины. Речь идет о руководителе исмаилитов Кериме Ага Хане. В мире десятки миллионов представителей этой ветви ислама, которые безусловно признают Ага Хана своим предводителем. Значительная группа исмаилитов проживает в Афганистане и Таджикистане в районе Бадахшана. Я многократно встречался с Керимом Ага Ханом и всегда учитывал мудрые советы этого человека, без сомнения заинтересованного в мире и стабильности в этих двух странах. Немало сделал Керим Ага Хан и для того, чтобы поддержать в финансовом и экономическом отношении общины исмаилитов. Мы со своей стороны делали многое, чтобы облегчить осуществление этих столь необходимых гуманитарных акций.

Мирный процесс в Таджикистане продвинулся далеко, пройдя через важнейшее соглашение, подписанное в 1996 году в Москве, в подготовке которого, равно как и в трудном многочасовом редактировании с целью «состыковать» позиции сторон, я принял участие.

А теперь — о поездке на Кубу и встрече с Фиделем Кастро.

Когда 25 октября 1994 года я прилетел в Гавану, думал, что основным моим собеседником будет начальник Управления разведки МВД Кубы Эдуардо Дельгадо, с которым действительно провел обстоятельный деловой обмен мнениями. Однако самыми продолжительными стали встречи и беседы с Фиделем Кастро — в общей сложности около десяти часов, из них три часа — один на один, с Раулем Кастро, исполнительным секретарем Совета министров (фактически премьер-министром) К. Лахе, министром финансов X. Родригесом, министром внутренних дел А. Коломе и другими.

Люди моего поколения, во всяком случае их преобладающая часть, видели Кубу в романтическом свете. Образ героической Кубы был неразрывно связан в нашем сознании с ее лидером Фиделем Кастро. Воображение поражали его страстные многочасовые выступления, вызывающие бурный восторг сотен тысяч людей, стекавшихся на центральную площадь Гаваны и близлежащие улицы. Импонировала его простота — все на Кубе обращались к нему «Товарищ Фидель!». Нигде не было портретов Фиделя, только Че Гевары. Романтикой была овеяна вся его жизнь, начиная с вынужденной эмиграции, затем победоносного возвращения на родину во главе вооруженных единомышленников, свергнувших ненавистный режим Батисты, разгрома сил интервенции у Залива Свиней. Помню, какой восторг вызывали и у наших людей визиты Фиделя Кастро в Советский Союз.

Все это заслоняло «другую сторону медали»: тяжелую материальную жизнь кубинцев, жесточайшие ограничения, регламентирующие порядки в экономике, в обществе в целом. Конечно, нельзя забыть и то, что Куба была подвергнута экономической блокаде со стороны США. Пострадала Куба и в результате резкого ослабления экономических связей с Советским Союзом, странами Восточной Европы, после того как перестала существовать социалистическая система государств. На положении Кубы сказывались и субъективные причины, главным образом — догматический консерватизм в экономической политике, медленная адаптация к новым международным реалиям. Но положение начало меняться к лучшему. Кубинское руководство приступило к проведению экономических реформ, которые включали в себя не только определенную либерализацию внутриэкономической жизни, но и создание условий для притока иностранных инвестиций. Значительные капиталовложения пошли на Кубу из Канады, Испании, Мексики, других стран.

Это была моя вторая поездка на Кубу — первый раз был там в апреле 1981 года. Многое изменилось с тех пор. Но остался — возможно, несколько смягченный — дух романтики. Именно этот дух или специфический характер кубинцев рисуют радость на лицах людей, несмотря на все их невзгоды. Окружающая тебя жизнерадостность не может оставить равнодушным. Мне представляется, что все непредубежденные или неозлобленные люди не могут не питать добрые чувства к Кубе и ее народу.

С Фиделем Кастро встречался впервые. Он сразу предложил поговорить наедине. Как только начался разговор, я понял, что он испытывал настоящую потребность в откровенном обмене мнениями, оценками,