Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

Именно в этом смысле Гитлер, придя к власти, выполнил обещанное им 20 февраля. А для тех мелких предпринимателей, которые работали, не выходя на международный уровень, период после 1933 г., несомненно, стал золотым временем авторитарного «порядка». Однако если мы ограничимся только этим аспектом, то получим крайне неполную картину. На встрече 20 февраля Круппу фон Болену так и не представилась возможность прояснить весь круг вопросов, волнующих немецкую промышленность[313]. Если говорить коротко, упрощая ситуацию для ясности, то для более политизированных представителей германского бизнеса повестка дня мирного времени состояла по меньшей мере из двух отдельных элементов – внутреннего и международного. Внутренняя повестка дня носила авторитарно-консервативный характер, отличаясь ярко выраженной неприязнью к парламентской политике, высоким налогам, расходам на социальное обеспечение и профсоюзам. С другой стороны, в плане международных отношений германский бизнес стоял на намного более «либеральных» позициях. Хотя германская индустрия ни в коей мере не противилась установлению пошлин, ассоциация промышленников Рейха решительно выступала за экономический либерализм во внешней торговле: неограниченное перемещение капитала, мультилатерализм, режим наибольшего благоприятствования[314]. В случае тяжелой индустрии такая защита международной торговли сочеталась с идеями о создании европейских торговых блоков разных размеров[315]. В таких важных отраслях, как угольная, стальная и химическая, международная торговля была организована в рамках формальных картелей, иногда имевших глобальные масштабы[316]. Siemens и AEG поделили глобальный рынок электротехники, достигнув договоренностей со своими главными американскими конкурентами[317]. Однако все эти организационные формы были выбраны немецкими бизнесменами и их зарубежными контрагентами по собственной воле, без какого-либо вмешательства со стороны государства. Можно говорить если не о либеральных настроениях в деловой среде, то по крайней мере о добровольной самоорганизации бизнеса. В то же время свободными от какого-либо картельного регулирования оставались многие сферы германской внешней торговли – в первую очередь это касалось текстиля, металлических изделий и машиностроения, причем ассоциация машиностроителей VDMA особенно агрессивно выступала за свободную торговлю.

Именно этот контраст между внутренним авторитаризмом и международным «либерализмом» диктовал двусмысленность позиции, в которой оказался германский бизнес в 1933 г. С одной стороны, немецкие предприниматели никогда раньше не подходили так близко к решению своих внутренних проблем, как это случилось благодаря гитлеровскому правительству. К концу 1934 г. Третий рейх «снял» протестные настроения рабочих до невиданного с начала индустриальной эры в XIX в. уровня. С другой стороны, фрагментация мировой экономики и все более протекционистский уклон германской политики находились в глубоком противоречии с коммерческими интересами большей части германского делового сообщества. В этом смысле, возможно, будет полезно сравнить позиции германского бизнеса в 1933 и 1923 г. Болезненное рождение Веймарской республики завершилось внутренней стабилизацией, решительно не устраивавшей основную часть германского делового сообщества. Но с ней приходилось мириться, поскольку план Дауэса, предложенный американцами, обеспечивал международное урегулирование на очень привлекательных условиях. Стратегия Штреземана на практике означала возрождение германского национального государства на плечах германских банков и индустриальных корпораций. Как неоднократно давал понять Штреземан, он рассчитывал на экспортные возможности и финансовую мощь таких компаний, как Siemens, AEG, IG Farben и Vereinigte Stahlwerke. Именно их производственный потенциал и кредитоспособность позволили Германии уладить свои отношения с Францией и наладить новые и прочные связи с США. Принимая во внимание величайшее высокомерие, амбициозность и национализм некоторых из ведущих германских представителей тяжелой индустрии, Штреземан шел на серьезный риск[318]. В 1923 г. ему пришлось отвечать на вызов со стороны рурского промышленника Гуго Стиннеса, пытавшегося проводить независимую внешнюю политику в отношении Франции[319]. В 1929 г. Альберт Феглер из Vereinigte Stahlwerke препятствовал ратификации плана Янга. А еще правее Феглера находились такие люди, как Густав Блом, судостроитель из Гамбурга, или Эрнст фон Борзиг, машиностроительный магнат из Берлина, поддерживавший НННП и выступавший за открытый возврат к милитаризму и перевооружению[320]. Однако ассоциация промышленников Рейха (Reichsverband der deutschen Industrie), главная организация в немецкой индустрии, в целом оправдывала надежды, возлагавшиеся на нее Штреземаном. Ультранационалисты, которых так и не удалось заставить замолчать, находились в меньшинстве, и Reichsverband использовала свое влияние для того, чтобы достаточное число депутатов от НННП в 1924 г. проголосовало за принятие плана Дауэса, а в 1930 г. – за план Янга[321]. Более того, ассоциация восторженно поддерживала действия по защите международной свободной торговли, предпринимавшиеся в Лиге Наций Рейхсминистерством экономики и Министерством иностранных дел. На словах выступая за возрождение нации, ассоциация промышленников рейха без особой охоты шла навстречу рейхсверу в его попытках осуществить тайное перевооружение[322].