Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 - 1943 - Гельмут Пабст

Но они говорили, что у них есть вопросы: и я сказал: «Выкладывайте».

Находятся ли они теперь в равном положении с немецкими солдатами? – спрашивали некоторые из них. Они думали о норме выдачи шнапса: это нетрудно было прочитать по их лицам. И я спросил через переводчика, бывали ли они когда-либо голодны за все время пребывания с нами. Они засмеялись, смеялись все – и мы уже были друзьями. Другие спрашивали, не могут ли они быть переданы армии Власова[12], и они настаивали на ответе на этот вопрос. Их было немного, но они были лучшими; они были людьми, на которых стоило посмотреть, их вопросы были четкими и ясными, а своими заскорузлыми руками они расписались бегло и с решительностью, которой никогда бы от них не ждали.

Солнечный свет пробивался через ели, зяблики помахивали своими хвостиками, а синицы оживленно чирикали в ветвях, когда мы сидели у маленькой избушки в лесу и долго беседовали о многом в связи со всем этим.

Между апрелем и июлем воцарилось временное затишье. Русские, наступление которых остановилось, ожидали, что немцы первыми двинутся в летнее наступление. Однако немцам понадобилось три месяца для того, чтобы собрать необходимые резервы.

С фон Рюле я был в пути холодным майским утром. Когда мы спустились под уклон, леса и деревни, которые были нашими ориентирами, исчезли, чтобы появиться вновь за гребнем холма, когда лошади оказались на противоположном его склоне. Затем вновь появилось ощущение широты. Мы всегда в центре этого необъятного ландшафта. Седло скрипит, чувствуешь тепло лошади между ногами, глаза блуждают бесцельно.

Через час пути мы увидим церковь, купол которой оканчивается круглой маковкой, возвышаясь надо всем подворьем. Так было в Сысоеве, когда-то загородном поместье одного из русских князей, позднее поместье двоюродного дедушки моего спутника. Некоторые стойла все еще стояли. Штукатурка крошилась со стен, но они были массивными и широкими и сложены из камня – свидетели былого процветания. Ничего не было сделано с тех пор. Возведение уродливого бетонного сарая было все, что сделала для модернизации подворья совхозная администрация. Потом на все это обрушилась война.

Но что за поместье тут было когда-то. Развалины двух дюжин крупных зданий, не считая деревянных домов, были разбросаны на площади в сто двадцать акров. Между конюшнями и сельскохозяйственными постройками дорога вела вверх к дому, который стоял на южном конце владения в парке. Это было одноэтажное здание. Даже сегодня остатки величественных стен образуют полукруг вокруг лужайки с аллеей из молодых лип. Прямо перед ней стоял гостевой дом. К востоку узкая улица вилась между маленькими домами к церкви, которая относилась к владению. Она стояла на краю территории, так что не открывался вид вдаль и человек находил покой в определенности и укрытии.

В свой первый визит фон Р. уже нашел старика, который помнил его двоюродного дедушку: «Ах, старое время, господин!» Босоногие дети приветствовали нас, девочки смеялись, мужчины отрывались от своей работы. «Здравствуйте», – говорили старики. Молодые улыбались нам и говорили: «Доброе утро».

Мы в восторге ехали через парк, по главной аллее, ведущей от дома к Днепровской равнине. Старые деревья обрамляли ее, образуя темный туннель, который открылся только далеко внизу на залитых солнцем полях. Справа и слева ягодные кустарники и лужайки проглядывали между деревьями, в окружении потрепанных непогодой дубов, елей, лип и сосен. Воздух двигался нежными волнами, жужжали насекомые, а птицы порхали, оживленно щебеча. Сладкий горошек, лютики, крапива и ветреницы цвели вдоль петляющих троп. Воздух был неподвижен. Комары пищали вокруг в чаще. И все же среди всей пышной растительности чувствовалась хозяйская рука человека, который когда-то был тут владельцем.

И снова мы стоим на высоком холме, головы лошадей покоятся на наших плечах, пока мы наблюдаем, как облака проплывают над залитым солнцем деревенским ландшафтом. Будет ли так, что Бог вернет нам землю с тем, чтобы мы снова могли на ней работать?

Какими же насыщенными были эти дни! Вчера с короткими перерывами я был верхом на коне с половины второго до половины десятого вечера. Сначала оказался в эшелоне, чтобы присмотреть за лошадьми и проверить, как идет работа. Затем в районе номер 2 – посмотреть, готов ли салат к нарезке и как будет распределена редиска. Мне нужно было также организовать раздачу салата сегодня и проследить, получают ли гражданские лица компенсацию продовольствием, как я велел. Наконец, мне нужно было поговорить там со своим человеком об очень трудной проблеме в его личной жизни. Я вернулся сюда, чтобы дать оценку результатам своего визита, и полчаса провел за чашкой кофе с Ветом.

Затем я ездил с одним из наших начальников, теологом, в полевое кино. Это была прогулка пешком и езда верхом, ходьба и опять езда верхом. За десять минут до начала сеанса я соскочил с запаренной лошади и поздоровался за руку с Гейни Штойбингом, занявшим для нас места. Изба была переполнена до отказа. Через две минуты возле меня сел генерал. Меня приветствовали мои ребята-сорванцы. Я дал им возможность пройти; они прошагали семь километров и, следуя моему совету, проскользнули без билетов. Обратно с урчащим животом: ходьба, рысь, галоп: не упади, маленькая лошадка! Опустились сумерки, подозрительная возня, оборванный телефонный провод. Мы все время перемещались взад-вперед по местности. Треск, грохот – «бум»! Противотанковое орудие. Пулеметы – музыка линии фронта; орудия в ночи – притихшие нахохлившиеся животные, часовые, стоящие во весь рост, подпирая светлое небо. Мы скакали дальше – по проселочной дороге, потом мост. Врен навострил уши, мы были уже у конюшни. Прибежал мой ординарец, распознал стук копыт моего коня в ночи.

Это было зимой 1941 года. Капитан Г. ехал впереди батареи. Было очень холодно. Он вошел в дом, чтобы обогреться. «Холодно», – сказал он, потирая руки. «Можете говорить по-немецки», – ответила женщина, вышедшая к нему из темной комнаты. Они начали разговаривать. Она сказала, что пять лет работала в поместье в Гольштейне. «Но как вы можете жить здесь с одной кроватью, тремя кастрюлями, парой вилок и ножом, теперь, когда вы знаете, как живут в Германии?» – «Все-таки живем», – отвечала женщина…

На днях мы были в помещении для постоя. «Ольга, хочешь посмотреть фотографии? Иди сюда, я покажу тебе несколько снимков!» – сказал мой спутник. Ольга тут же подошла. Она хотела больше узнать об этой возбуждающей любопытство Германии, о которой она так много слышала. «Смотри, это моя дочь, ей теперь уже семь месяцев», – объяснял мой спутник. «Хорошо», – сказала Ольга, ее женская любовь к детям на мгновение заставила ее оттаять. «Но это не тот же ребенок, – вдруг сказала она, взяв другой снимок. – Этот – гораздо больше, чем первый».

«Но, Ольга, – сказал мой товарищ, – второй снимок сделан с более близкого расстояния. Разве ты этого не видишь?»