Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов

боя. Но и самих победителей ожидал довольно бесславный конец. Уже в 1990-е годы Россия в одночасье лишилась старой советской элиты. Она оказалась совершенно нефункциональной в новых условиях и тихо и незаметно растворилась в истории. На освободившееся место хлынула «третья сила».

Кризис российской элиты – тема хоть и сложная, но активно обсуждаемая[79]. А вот вопрос, кто пришел ей на смену, покрыт завесой тайны. Перестройка лишь отчасти была «революцией сверху». Сверху она была инициирована, а поддержана она была как раз с самого низу. Нет сомнений, это было массовое движение, вопрос только – куда.

Советский человек перестал существовать. Мыльный пузырь «исторической общности нового типа» под названием «советский народ» лопнул. Советская культура развалилась на свои составляющие. Эти части как раз и представляют особый интерес. Карикатурный образ «новых русских» в значительной степени заслонил собою реальность, привлекая к себе всеобщее внимание. На самом деле «новые русские» – это лишь одна из разновидностей субкультур, возникших на почве «советской культуры».

Во-первых, из нее вытек тоненький ручеек городской субкультуры, близкой по своим параметрам к буржуазной (к настоящему моменту он в значительной степени либо весь утек на Запад, либо ушел в «социальное подполье»). А во-вторых, она пролилась огромным мутным потоком «новых крестьян» в двух своих главных ипостасях – «новых богатых», по ошибке называемых «новыми русскими», и «новых бедных», которые на самом деле в основном этими «новыми русскими» и являются.

Мне уже приходилось писать, что каталог товаров «Отто» и журнал «Бурда» внесли в развал Советского Союза больший вклад, чем все финансируемые западными правительствами радиостанции вместе взятые. Если для кого-то Запад и ассоциировался со свободой, то для подавляющего большинства населения он ассоциировался с высокими стандартами потребления, картинками из модных журналов и продаваемыми по спекулятивным ценам «ширпотребовскими» раритетами. Все хотели свободы выбора, но каждый понимал выбор по-своему. Большинство хотело выбирать товары на прилавке, а не депутатов в парламент. Это большинство стремилось к эмансипации, но не от советской власти, а от советского дефицита. Оно ненавидело советскую власть вовсе не за ужасы тоталитаризма, а за неспособность заполнить полки магазинов импортом.

Сегодня как-то забылось, что самым демократическим лозунгом перестройки была «борьба с привилегиями». Простые люди в большей степени были озабочены проблемой «цековских распределителей», чем ограничениями свободы слова и гонениями на диссидентов. Движение за «демократию» захлебнулось в мощном «потребительском» потоке, который хлынул в открытые либерально настроенной номенклатурой и интеллигенцией шлюзы. Большая часть интеллигенции деградировала, не выдержав обрушившихся на нее экономических испытаний, зато другая, меньшая ее часть с удовольствием возглавила движение и самым активным образом вместе с номенклатурой и криминалом поучаствовала в разграблении страны, которое по масштабу мало чем отличалось от грабежа, сопровождавшего первую русскую революцию.

Перестройка была «великой консюмеристской революцией». Пока меньшинство боролось за демократию, большинство ждало товаров, хороших и разных. И оказалось обмануто в своих ожиданиях, после чего восстало по-настоящему. Спустя тридцать лет после начала реформы новая всероссийская «деревня» взяла реванш над «городом» и принялась отбирать все, что с самого начала рассчитывала получить в ходе революции. Отбирать, и делить, и снова отбирать, но теперь уже друг у друга, и так до бесконечности.

История современной России – это история новой «пугачевщины», история нового крестьянского передела. Все, что город забрал при помощи ваучеров и аукционов, все, что можно было присвоить, используя знания, связи и социальное положение, все, что с самого начала так вожделел народ и что ускользнуло от него в лихие 90-е, – все это оказалось снова на кону. И нет такой силы, которая может остановить сегодня народ в его стремлении разбогатеть любой ценой. Не мытьем, так катаньем, не вилами, так рейдерством восстанавливает он сегодня свою «деревенскую справедливость». И пал русский «город» с его культурой, стал невидимым, как град Китеж.

В XXI веке новая крестьянская революция приобрела в России форму рейдерства. Этот емкий термин охватывает комплекс экономических и политических отношений, возникающих в связи с бесконечным перераспределением собственности в пользу «новых крестьян». Рейдерство – это не просто захват чужой собственности, а процесс, направленный против частной собственности как таковой. Оно ввергает экономику в «имущественный релятивизм», когда право собственности перестает быть абсолютным.

Россия превратилась сегодня в одну «передельную общину», где все имущество подлежит постоянному перераспределению. Каждый, кто занят экономической деятельностью в современной России, знает, что отобрать в этой стране можно что угодно, у кого угодно и когда угодно. Была бы собственность – повод найдется. Все временно, все условно, нет смысла строить долгосрочные планы. Схватил и убежал – вот единственно работающий сегодня в России экономический принцип.

По своей природе современное рейдерство ближе к крестьянской революции 1917–1922 годов, а по своей форме оно напоминает антикрестьянскую контрреволюцию 1929–1939 годов. С одной стороны, смысл рейдерской деятельности – захват чужой собственности. С другой стороны, отъем совершается при непосредственном участии государства и всему процессу придается видимость законности.

Рейдерство – это не разновидность мошенничества, не какой-то частный, хоть и печальный случай из жизни России. Это сама сущность сложившейся в стране экономической системы. От рейдерства нельзя избавиться, не поменяв всю систему.

В основе рейдерства лежит возможность «силового» перераспределения собственности через правоохранительные органы, которые присвоили себе функции комиссаров при новой экономике. Сегодня «уголовное дело» стало той революционной дубиной, которую «новые крестьяне» опускают на головы своих экономических оппонентов. Человек с ружьем стал главным хозяйствующим субъектом, способным взломать любую предпринимательскую схему, заставить финансовые потоки течь вспять и творить иные экономические чудеса.

С помощью «человека с ружьем» идет сегодня восстановление справедливости «по-крестьянски». И это ни для кого не является секретом.

Не секрет и то, против кого ведется борьба. Россия – страна победившего антиинтеллектуализма. Все мыслящее, активное и сложное вызывает у «силовиков» как минимум неприязнь. Здесь дело уже не просто в перераспределении; действия «человека с ружьем» запрограммированы классовыми предрассудками. Как и сто лет назад, когда русский крестьянин с радостью жег только что ограбленную им барскую усадьбу, так и сегодня облеченный властью «силовик» не без удовольствия уничтожает созданные затейливым умом предпринимателей бизнесы и схемы, кромсает человеческие судьбы, проявляя порой избыточную, ничем не оправданную жестокость.

Борьба с олигархами в конечном счете приобрела характер борьбы всероссийской деревни против всероссийского города. Это происходит второй раз за последние сто лет, и повторного испытания русский город может уже просто не вынести. Рухнет он, а вместе с ним рухнет и вся русская культура, носителем которой он является. Рейдерство – это угроза самому существованию России. Оно есть символ идущей непрерывно внутри общества холодной гражданской войны – войны города и деревни, в которой пока город терпит сокрушительное поражение.

Рейдерство, в широком смысле этого слова, порождает ощущение неуверенности, страха, прежде всего в среднем классе. Зачастую сегодняшнюю Россию сравнивают с Россией сталинской. Несмотря на то что соблазн провести такую аналогию очень велик, сравнение это не очень продуктивно. Россия сегодня – это «тоталитаризм наоборот». В тоталитарном государстве власть не полностью поглощает общество (в том числе за счет идеологического контроля). Осуществление власти вырождается в беззаконие, инструментом которого являются сознательно выведенные за рамки закона карательные органы. Но сейчас в России сложилась диаметрально противоположная ситуация. Сегодня общество полностью поглотило государство, растворило его в себе. При этом само общество превратилось в механическую сумму лишенных идеологии субъектов, движимых исключительно инстинктом обогащения. Публичный интерес, лежащий в основе всякой государственности, распался на аминокислоты составляющих его частных интересов враждующих друг с другом групп. «Силовые структуры» здесь предоставлены сами себе. Они уже не являются инструментом