Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной - Любовь Виноградова

Историю с пленными Роза кратко изложила в прессе. «Как-то после горячей схватки я натолкнулась на тяжело раненного красноармейца. Перевязав ему рану, я пошла дальше, — только сделала несколько шагов, как показался немец. Я приготовилась стрелять, но в тот же миг решила взять его живьем. „Хенде хох!“ — крикнула я. Каково же было мое удивление, когда я вместо двух увидела шесть поднятых кверху рук. Я привела в штаб трех фрицев».

В дневнике Роза описывала этот эпизод намного интереснее, с присущим ей грубоватым юмором. «Я пошла снова на передовую и в мечтах позабыла, что нахожусь в опасных местах. Проходя по мосту, случайно устремила взор на заросший внизу овраг. Вижу, что стоит фриц. Случайное: „Хенде хох!“ И поднимаются шесть рук… Болтает один что-то, не понимаю, только знаю слова „быстрее, вперед“ и кричу. Выползли из оврага. Отобрала оружие, часы, крем, зеркала и т. д. Провела километра полтора, смотрю, один фриц в одном сапоге. Это он и просил в овраге дать ему надеть сапог…» К концу перехода, у деревни, немцы, осмелев, спросили Розу, что им теперь будет — «гут или капут»? «Будет гут», — ответила Роза, гордая тем, что, «в маскхалате, с финкой, с гранатами, винтовка на изготовку — как бандитка», ведет она по польской деревне троих немцев.

К октябрю 1944 года Роза стала знаменитостью и нечасто появлялась в своем взводе: всеми правдами и неправдами старалась быть на передовой. Для товарищей по взводу ее появление то и дело сопровождалось сюрпризами: «то нескольких пленных приведет, то появляется раненая, то вдруг приезжает из штаба и всем снайперам привозит одежду теплую и валенки».

«Теперь на счету Розы Шаниной десятки убитых немцев», — отмечал в длинной заметке о Розе и ее товарищах (но прежде всего о Розе, за этим и приехал к ней в полк) военкор майор Милецкий. «Работница» — советский журнал для женщин — изображал Розу в виде сказочной девицы-воина, в юбке и узорчатых сапожках, но в шлеме и латах древнерусского воина — да еще с биноклем и автоматом (видимо, не были знакомы художники женского журнала с устройством снайперской винтовки). В большом почете были в те годы русские былинные богатыри.

В отличие от большинства своих товарищей по Подольской школе Роза с самого начала войны хотела воевать именно снайпером, и никем больше. Она писала редактору армейской газеты Петру Молчанову, своему близкому другу: «Передайте, пожалуйста, по назначению и посодействуйте мне. Если бы вы знали, какая у меня страсть быть вместе с бойцами на самом переднем крае, уничтожать гитлеровцев. И вот представьте, вместо передовой — в тылу. Мы потеряли еще четыре черными и одного красного[314]. Очень хочу мстить за них. Прошу вас, переговорите с кем следует».

Вскоре у Розы и солдат ее части появилась возможность мстить немцам на немецкой земле: 18 октября часть «прорвала границу… уже плутаем по немецкой территории»[315], записала Роза. Наступление застопорилось, однако в октябре 1944 года советские войска вступили на территорию Восточной Пруссии — какой долгожданный день!

Офицер-связист из 31-й армии Леонид Рабичев вспоминал те дни: «Одна из дивизий нашей армии пробила брешь в оборонительных заграждениях на границе. Саперы засыпали ров, разрушили пять линий заграждений из колючей проволоки и ликвидировали еще один то ли ров, то ли вал. Таким образом… образовалась дыра шириной метров пятнадцать, внутри которой проходила проселочная дорога из Польши в Восточную Пруссию…» В шикарный фольварк Голлюбиен — Рабичев слышал от кого-то, что он служил охотничьим домиком прусским королям, — связист попал после пехотинцев и танкистов, «не оставшихся равнодушными» к немецкому богатству: зеркала в позолоченных рамах были разбиты, перины и подушки вспороты, на картине «Рождение Афродиты» черной краской было написано «популярное слово из трех букв». Во дворе солдаты ловили кур, сворачивали им шеи, потрошили, ощипывали, бросали в огромный котел[316].

Теперь все было по-другому: раньше они освобождали сначала свою страну, потом захваченные врагом третьи страны, а сейчас у них под ногами была земля, с которой пришел к ним враг. Эта земля взрастила тех, о ком писал Эренбург: «Убей немца!» Еще в 1942 году неистовый Эренбург, у которого, по выражению Александра Верта, был «гениальный талант вызывать ненависть к немцам», призывал: «Мы поняли: немцы — не люди. Отныне слово „немец“ заряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя»[317]. Прошло два года. Родина уже не была в опасности, но заплатили за это колоссальной ценой. Теперь чуть ли не каждому солдату было за что мстить. «Пропаганда ненависти»[318] добавилась к личным счетам к врагу, которые были почти у всех. Теперь, на территории врага, расплачиваться будут не только военные, но и гражданские немцы.

Пока, в октябре 1944 года, вместе с боевыми частями границу Восточной Пруссии пересекли корреспонденты фронтовых газет, художники, фотографы. Их задачей было создавать для солдат образ вражеской земли, показывать бойцам «отвратительное нутро берлоги немецкого зверя»[319]. Солдаты вспоминали: «Накануне перехода на территорию рейха в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах. „Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!! Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!!“» До этого основательно постарался Эренбург, чьи хлесткие статьи все читали: «Папа, убей немца!»[320] Ненависть, месть должны были помочь солдатам бесстрашно идти вперед. «Я помню, как нужны нам были статьи Эренбурга. Ненависть была нашим подспорьем, а иначе чем было еще выстоять»[321]. Подъем, который, пересекая границу, испытывали бойцы, должна была усилить пропаганда. Пруссия — логово, берлога, осиный, звериный или разбойничий питомник, живут в ней псы, волки, хищники[322]. «Немцы — не люди» — в этом Эренбургу не пришлось долго убеждать советских солдат и гражданских: разве люди станут истязать пленных и издеваться над мирным населением? Аудитория пропагандистов была подготовлена: только в одном из полков, перешедших в октябре границу, «у 158 бойцов были убиты и замучены близкие родственники, у 56 военнослужащих угнаны в Германию семьи, у 152 семьи остались без крова, у 293 было разграблено имущество и угнан скот»[323]. Даже те солдаты, чьи семьи не пострадали, насмотрелись такого, пока освобождали Белоруссию или Украину, что готовы были мстить безжалостно.