По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - Михал Гедройц

Пока сестры плясали, а я наслаждался фильмами Эйзенштейна, над Польшей и ее соседями по Центральной Европе сгущались тучи. 13 апреля 1943 года германское радио сообщило, что в Катыни обнаружены массовые захоронения. Советский Союз обвинил немцев. Поляки обратились к Международному Красному Кресту с просьбой провести расследование. 26 апреля Советский Союз разорвал дипломатические отношения с польским правительством в изгнании. 4 июля генерал Сикорский, премьер-министр Польши и верховный главнокомандующий польской армии, погиб в авиакатастрофе над Гибралтаром. Обстоятельства этой трагедии еще не вполне прояснены, но трудно не обратить внимания на тот факт, что главой британской разведки по Иберийскому полуострову — и соответственно Гибралтару — в это время был не кто иной, как советский агент Ким Филби.

Драматические события произошли и в непосредственной близости от нас. Как-то Антоний Гедройц — тот самый, который записал нас во вторую эвакуацию, — шел с дамой по тихой улочке между британской миссией и советским посольством. Неожиданно неизвестно откуда возник человек, набросился на Гедройца, сбил его с ног и исчез в тени. Все это было делом считаных секунд. Они пошли дальше, и Антоний, прикоснувшись к груди, сказал даме: «У него был нож». Оружие метило в сердце, но попало в нагрудный карман, полный всевозможных личных документов. Пачка была толстая, и лезвие не достигло груди, он не был ранен. Это нападение так и остается загадкой. Возможно, Гедройц был связан с деятельностью разведки, польской или союзников: он хорошо знал Россию. После войны он еще долго оставался в министерстве обороны в качестве переводчика.

Дама была Эльжбета Стржембош, она пришла в польскую гимназию как классная наставница третьего класса. Я перешел в ее класс в сентябре. Мы называли ее пани Эльжуня. Она преобразила нашу жизнь. Ни до, ни после мне не приходилось встречать учителя с таким талантом от Бога и такой харизмой. Она преподавала польский язык и литературу — предметы, неизбежно трудные для учеников, которые часто оборачивались для них мучением. Но под увлеченным и требовательным руководством пани Эльжуни даже польская грамматика казалась романтикой.

Гимназия также обрела пана Клука, дипломированного преподавателя физкультуры и спортсмена с неплохим послужным списком. После Сибири организованный спорт был внове и радовал. Но оптимизм пана Клука сыграл с ним дурную шутку, когда он вызвал на соревнование юниорскую национальную сборную Ирана по атлетике. Вокруг этого мероприятия была поднята шумиха, а когда было объявлено, что матч будет проходить на городском стадионе перед лицом шаха и шахини, выносить ее стало совсем невозможно! Увидев перед собой стройных индивидуумов в шипованных кроссовках (все, что мы могли себе позволить, — мягкие шлепанцы с базара), мы отчаялись победить, но решили бороться до последнего. Они нас, конечно, побили, но позором этот матч для нас не стал. Вскоре после этого на том же самом стадионе на Реза-шах Войско Польское (на Ближнем Востоке) наголову разбило футбольную команду Ирана. Мы аплодировали как сумасшедшие, вместе с большим количеством солдат польского происхождения. Честь была спасена.

Пришел ноябрь, а с ним и Тегеранская конференция Большой тройки: Рузвельта, Черчилля и Сталина. Город замер, вокруг двух дипломатических миссий по соседству, британской и советской, выставили кордон. Мы не знали, что за кордоном Сталин получал награду за борьбу с Гитлером — Польшу, не говоря уж об остальной восточной половине Европы.

Для нас кордон был неудобством, поэтому мать решила проигнорировать ряд британской военной полиции в красных беретах. Однажды она просто продефилировала мимо них с видом право имеющего. Она, конечно, выглядела весьма респектабельно, и, должно быть, охрана решила, что она ассистент или жена какого-то высокопоставленного чина. Пока она шла своей дорогой по пустынной улице дипломатического квартала, навстречу ей проплыла кавалькада открытых машин. Узнав Большую тройку, он помахала отдельно Черчиллю. Потом она уверяла, что он помахал ей в ответ.

Незадолго до этого мне в руки случайно попал номер «Польского парада», глянцевого журнала Войска Польского на Ближнем Востоке. В нем я нашел иллюстрированную статью о недавно открывшейся польской военной (кадетской) школе (Junacka Szkola Kadetów, JSK), продолжательнице традиции довоенного кадетского корпуса. Местоположение школы скрывалось, но польское сообщество знало, что она находится где-то в Палестине. Это напомнило мне о планах отца на мое будущее. Мне было почти пятнадцать, и я чувствовал, что пришло время вылетать из гнезда. Окончательно все решили фотографии кадетов при полном параде, среди которых были мои друзья по лагерю № 3. Я сказал матери, что хочу поступать в военную школу.

Мой план означал, что мы расстаемся и, таким образом, мать должна будет отказаться от своего принципа, что в минуту опасности семья должна держаться вместе. В то же время она знала, что JSK — любимое детище генерала Андерса — отличается высоким уровнем образования. Столкнувшись с первым самостоятельным решением сына, она дала согласие — с любовью и пониманием. Так же поступила и гимназия. 19 января 1944 года меня с высокими оценками досрочно перевели в четвертый класс, хотя школьный год еще не кончился.

17 января 1944 года, как раз ко дню рождения, меня зачислили в Войско Польское юнаком (Junak),[38] выделили мне обмундирование и в ожидании отправки в Палестину провели краткий курс подготовки в лагере № 1. Мать пришла проводить меня на вокзал. Первый раз в жизни я видел ее в слезах.

Среди гражданских из числа бывших депортированных, которые группировались вокруг лагерей польской армии в России, было много молодых людей, слишком юных для того, чтобы принимать участие в боевых действиях. Некоторые из них приехали с семьей, но многие были сиротами, которым некуда податься. Все они были без средств к существованию и в очень плохом физическом состоянии. Генерал Андерс отреагировал на это в типично польском духе: пусть приобщаются к военной службе. 12 января 1941 года он издал приказ о формировании «юношеских частей» (Oddziały Junaków) для мальчиков от 14 до 17 лет. Позднее обнаружилось, что существуют аналогичные британские части «молодых солдат», и это стало юридической базой для будущего этих формирований.

Юношеские части попали в первую эвакуацию и были переведены в Палестину, для этих мальчиков — действительно Землю обетованную. Там польская армия приняла на себя ответственность за их благосостояние. Забота о гражданском населении или о воспитании молодежи не является, точнее, не должна быть делом обычной армии. Но это и не была обычная армия, и командир ее не был обычным генералом. Андерс приказал найти в своей 80-тысячной армии учителей и педагогов. Нашлось достаточно, в том числе превосходных специалистов, чтобы взять на себя заботу о юношеских частях. Летом 1942 года начался процесс тщательного отбора и распределения мальчиков, и было организовано несколько школ, которые соответствовали потребностям различных возрастных групп, талантов и физического состояния. В это время поступило предложение, по-видимому, одновременно из нескольких источников, чтобы одна из школ строилась по образцу довоенного кадетского корпуса.