Голем и джинн - Хелен Уэкер

— Ты такой теплый, — прошептала она.

Он рассеянно провел рукой по ее бедру и ничего не сказал. До него уже доносились первые звуки пробуждающегося дома: шаги слуг внизу, бульканье воды в трубах. С улицы послышались удары копыт по камню: под окном провели лошадь. С досадой он чувствовал, как им снова овладевает уже ставшее привычным беспокойство.

Она заворочалась в его объятиях и положила голову ему на грудь. Ее волосы щекотали ему плечо, и он бережно отвел прядь назад. Под одеялом она взяла его за руку и вдруг наткнулась на железный браслет на запястье. Он напрягся.

— А я его не замечала, — сказала она и подняла голову, чтобы рассмотреть браслет получше.

Он почувствовал, как ее пальцы потянули скрепляющую замок цепочку.

— Не открывается, — пожаловалась она.

— Да, он не расстегивается.

— Значит, ты всегда его носишь?

— Да.

— Наверное, такие же носили рабы.

Он не ответил. Он не хотел говорить о своем браслете в этой комнате и с этой женщиной.

Она приподнялась на локте и теперь рассматривала его с выражением тревоги и откровенного любопытства:

— Ахмад, ты был рабом? Поэтому ты носишь браслет?

— Это тебя не касается!

Слова прозвучали неожиданно резко. Девушка вздрогнула и отшатнулась от него.

— Извини, — сказала она обиженно. — Я не собиралась ничего выпытывать.

Он внутренне вздохнул. Она все еще ребенок, и это не ее вина.

— Иди сюда, — прошептал он, протягивая к ней руки.

После недолгого колебания она снова прижалась к нему и положила голову ему на грудь.

— Ты что-нибудь слышала о джиннах? — спросил он.

— Ты уже упоминал их. Да, когда я была маленькая, мне читали книжку с картинками о джинне, которого посадили в бутылку. Один человек освободил его, и джинн исполнил три его желания.

«Посадили», «освободил». Он вздрогнул при этих словах, но она ничего не заметила.

— Да, джинн может оказаться пленником, — подтвердил он. — И может иногда исполнить три желания, хотя такое случается редко. Джинны сделаны из пламени, как человек сделан из мяса и костей. Они могут принимать облик любого животного. А некоторые из них, самые могущественные, умеют проникать в человеческий сон. — Он посмотрел на нее. — Рассказывать дальше?

— Да, — прошептала она, и он почувствовал на груди ее теплое дыхание. — Расскажи мне сказку.

— Много-много лет назад, — начал он, — на земле жил человек по имени Сулейман. Он был царем, очень сильным и очень хитрым. Он собрал все знания человеческих мудрецов, многократно умножил их и скоро научился покорять своей воле джиннов, от самых могучих и высокородных до низших злобных гулей. Он мог вызвать любого из них или собрать их всех вместе и дать им задания. Один джинн приносил ему самые прекрасные на всей земле драгоценности; другие непрерывно доставляли воду, чтобы поливать растения в его садах. Если Сулейман хотел путешествовать, он садился на пушистый ковер, и четверо самых быстрых джиннов переносили его по воздуху куда надо.

— Ковер-самолет, — прошептала София. — Об этом тоже было в той книжке.

Он продолжил, и его голос был едва слышен в тишине комнаты.

— Люди глубоко чтили Сулеймана и долго после его смерти считали его величайшим из царей. Но джинны ненавидели его и ту власть, которую он имел над ними. Когда Сулейман умер, а его знания развеял ветер, они радовались своей свободе. Но среди самых старых и мудрых джиннов ходил слух, что потерянное знание однажды может быть вновь найдено. Люди, говорили они, опять научатся подчинять даже самых сильных джиннов своей воле. Это только вопрос времени.

Он замолчал. Слова будто сами лились из него. Он не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни говорил так много.

София шевельнулась.

— А что потом? — шепотом спросила она. — Ахмад, что потом?

Он молчал, глядя на гладкий белый потолок. Да, действительно, что потом? Разве мог он объяснить, как был побежден, если сам ничего об этом не знал? Он часто об этом думал, представлял себе яростную битву, обмен ударами, от которых тряслась вся долина и содрогались стены его дворца. Он думал, вернее, надеялся, что бой был равным и что его соперник понес серьезный урон, был ранен, а может, и погиб, но это случилось слишком поздно. Это незнание порождало чувство безысходности, которое, как гадюка, свернулось клубком у него в душе. Разве София сможет это понять? Для нее все это детские сказки. Мертвая легенда из далекого прошлого.

— Это все, — наконец ответил он. — Я не знаю, что было дальше.

Молчание. Он чувствовал, что она разочарована, по тому, как напряглось ее тело и изменилось дыхание. Как будто для нее это что-то значило.

Минуту спустя она отстранилась от него и перевернулась на спину:

— Прости, но тебе нельзя оставаться здесь до утра.

— Знаю, — откликнулся он. — Я скоро уйду.

— Я обручена, — вдруг сказала она.

— Обручена?

— Да. Я выхожу замуж.

— Он тебе нравится?

— Наверное. Все говорят, что это хорошая партия. Свадьба будет в следующем году.

Он помолчал, ожидая, что в душе шевельнется ревность, но ее не было.

Они еще несколько минут полежали молча, вместе, но уже отдельно друг от друга: только их руки еще соприкасались. Постепенно ее дыхание сделалось ровным, и он решил, что она уснула. Он осторожно поднялся с кровати и начал одеваться. До рассвета оставалось еще несколько часов, но ему хотелось поскорее уйти. Невыносимо было даже думать о том, чтобы еще час или два неподвижно лежать рядом с ней. Пуговица на рукаве застряла в браслете, и он беззвучно выругался.

Когда, закончив одеваться, он выпрямился, София смотрела прямо на него.

— Ты придешь еще? — спросила она.

— А ты хочешь?

— Да.

— Тогда приду.

Он отвернулся и пошел к окну, так и не зная, сказал ли кто-нибудь из них правду.

* * *

Ночь опустилась на Сирийскую пустыню, холодная весенняя ночь. Ранее этим днем девочка-бедуинка, а потом и ее любящий отец увидели в долине сверкающий дворец, которого не могло там быть. А сейчас, лежа в шатре под грудой одеял и шкур, Фадва видела необычный сон.

Он начался с мешанины образов и чувств, зловещих и бессмысленных. Перед ней мелькали знакомые лица: мать, отец, братья и сестры. Потом она летела над пустыней, преследуя кого-то. Или это ее преследовали? Потом все опять поменялось, и она оказалась посреди бредущего по песку огромного каравана: сотни людей с темными непреклонными глазами, идущих пешком и едущих на лошадях. И она шла среди них, подпрыгивала и кричала что-то, но ее крик был беззвучным, и никто не смотрел на нее. Она поняла, что это тот самый караван, который мальчиком видел ее отец. Он был здесь все время и так же бесконечно шел по своей бесконечной дороге, но на этот раз призрачным был не караван, а она сама.