Остров любящей женщины - Наталья Труш

— И у тебя все будет хорошо. Ты будешь спать во время операции?

— Нет. Представляешь, ее под местным наркозом делают. Говорят, что мозг не чувствует, поэтому нет смысла давать общий наркоз. И еще врачи во время операции следят за больным по его реакциям.

У Кати от ужаса дыхание перехватило! Она слышала про такую особенность мозга, но не предполагала, что это будет так.

— А в котором часу начнут оперировать?

— В девять часов утра. Это по местному времени. У вас уже одиннадцать будет.

— Послушай меня. Я все узнала. Есть такой святой — Пантелеймон-целитель. Я нашла храм, где есть большая икона этого святого. Завтра с утра я туда поеду. Я буду молиться за тебя, и все будет хорошо. А ты, когда тебе будет очень плохо, ты представляй, что я стою с тобой рядом и держу тебя за руку. И сразу станет легче. Обещаешь?

— Обещаю. — Васильев помолчал. — Катя, если что, я хочу, чтобы ты знала: ты мой самый близкий и родной человек. Я очень хочу жить. И на все это я иду ради того, чтобы жить полноценным человеком. Я не говорил тебе, что можно было бы ничего не делать, но тогда жить мне оставалось или не так много, или не так качественно. Ни первое ни второе меня не устраивает. Послушай меня! Не перебивай! Я прошу тебя.

…Если все будет не так, как я задумал, твои координаты есть у моего брата. Он все знает про тебя. Он не оставит тебя. Но это так… крайний случай. Я верю, что все будет хорошо. Я очень люблю тебя. Я еще не успел ничего для тебя сделать, поэтому я не уйду так просто.

Катерина не могла больше слышать этого. Ей казалось, что он так прощается с ней. Ей хотелось выть, царапаться и кричать, чтобы он замолчал.

Она дождалась, когда он скажет все это, и спокойно ответила:

— А сейчас мы забудем все, что ты сказал. Побольше оптимизма во всем. И помни: куда твои мысли, туда и энергия.

— Ты умница моя!

— Вот с таким настроением и скажем друг другу «до свидания», хорошо?! И напомни брату, чтобы он сразу сообщил мне результаты.

— Я люблю тебя, Катя… — голос у Васильева был грустный-грустный.

— Я тоже люблю тебя, глухопятый…

* * *

Она проснулась раньше обычного. За окнами было еще темно. Посмотрела на часы — шесть утра. Получалось, что спала она три часа, но недосыпа и усталости не чувствовалось. Наоборот, у Катерины была ясная и свежая голова.

В кухне она по привычке включила музыку. Она ее не выключала, даже уходя из дома, чтобы котам скучно не было. Самое смешное, что Леха Васильев, не зная этой Катерининой привычки, сказал ей, доверяя своего бесценного Кешу:

— Ты им оставляй радио включенным, когда из дома уходишь… Чтоб не грустили без нас.

Мысли в одном направлении у них текли, это точно.

В храме было пусто и прохладно. Под сводчатыми расписными небесами гулко раздавались шаги редких в этот час прихожан.

Катерина нашла икону Пантелеймона-целителя, зажгла перед ней десять свечей — так ей посоветовала бабушка, у которой Катерина расспрашивала, как правильно молиться за больного.

— Бабуль, а я не знаю ни одной молитвы, — сказала ей Катерина.

— Деточка, а ты не думай об этом. Господь услышит то, что ты сердцем у него просить будешь. Кто ж сегодня знает-то эти специальные молитвы?… Ты молись, как умеешь. А потом подойди к батюшке, пусть он исповедует тебя. Это тоже хорошо болящим помогает.

Она никогда раньше так не молилась. Ее отношение к вере было поверхностным. Никакими особыми знаниями в этой области Катерина не обладала. Лет до двадцати она вообще была безбожницей, в храм даже из любопытства не заходила. С бабушкой ссорилась, когда та поучала ее и просила принять крещение. А потом стала задумываться о том, что что-то есть в вере, которая жива на протяжении веков, хоть ее и вытравливали старательно из умов людей. И прониклась. Да так, что в один прекрасный день встала рано, ни слова бабе Шуре не сказала, поехала в храм и окрестилась. Приехала домой какая-то другая, просветленная, что ли. Подошла к бабушке, которая чаи гоняла на кухне, поцеловала ее и достала из ворота кофточки крестик на суровой нитке. Бабушка чуть дар речи не потеряла. А Катька сказала ей:

— Вот, баб… Видишь, я теперь тоже крещеная. Надумала…

Бабушка перекрестила ее, сложив заскорузлые пальцы в щепотку, и заплакала.

— Ты рада, баб Шур?

— Ой, Катюшка, и не сказать, как рада. Нельзя без веры. И силой в нее нельзя. Надо вот так: проснуться в один день и сказать: «Верую». Душой сказать надо. Тогда это по совести и от всего сердца.

Потом и Игоря-Кузнечика сагитировала. Он тоже до тридцати лет без креста ходил, хоть и периодически захаживал в храм, поставить свечки за здоровье свое и мамино. Игорь удивительно легко согласился принять обряд крещения. Причем хотел, чтобы все было «по-настоящему». Они поехали в деревенский храм под Лугой, где батюшка крестил Игоря по всем правилам, окуная его с головой в купель.

Незадолго до того как Игоря не стало, он сказал Катерине, что хочет побывать на исповеди.

— Катька, хочу попробовать, как это я буду рассказывать все о себе, наизнанку выворачивать душу. Ты когда-нибудь пробовала?

— Нет. — Катя удивилась, что Игорь вдруг принял такое решение. — Давай вместе.

Они поехали туда же, под Лугу, где батюшка принял их как старых знакомых. Игоря трясло мелко перед исповедью, волновался. «Не подслушивай только, ладно?» — попросил он Катерину. Она вышла из храма и долго гуляла по цветочной поляне. Наконец Игорь вышел.

— Ну как? — спросила его Катерина.

Он только мотнул головой, мол, подожди. Сел на скамеечку при входе, рядом с нищим, который спал на солнышке, держа в руке пластиковый стаканчик для мелочи.

— Катька, это так трудно было. Мне ведь пришлось рассказывать про свои загулы… Знаешь, отец Олег сказал мне, что нам с тобой венчаться надо. Ты как?

— Я и не думала, ко, если надо, я готова.

— Я так и сказал… Мы обдумаем и приедем сюда. — Игорь помолчал. — Знаешь, такие ощущения необычные, как будто я носил-носил что-то тяжелое и ненужное и сбросил с себя эту тяжесть.

Потом, когда Игоря не стало, Катя часто вспоминала эту поездку и понимала, что все было не случайно. Ведь как будто кто-то под руку тогда толкнул: езжайте, не откладывая на завтра, пока не поздно.

Она простояла на коленях перед иконой Пантелеймона-целителя два часа. Давно сгорели свечи, а она все просила святого помочь рабу божьему Алексею. Ей казалось, что, пока она тут, пока стоит перед иконой и просит об исцелении, с Лехой там, в Германии, ничего плохого не случится.

Катерина вышла из храма и побрела тихонько к автобусной остановке. Не было сил, не было мыслей никаких, кроме одной: он должен победить. И ожидание сообщений оттуда. Минуты не бежали, не шли, они медленно, как масляные капли перетекали из сосуда прошлого в сосуд настоящего. И ускорить процесс, занять себя чем-то, что поможет отвлечься от наблюдения за вялотекущим временем, было невозможно.