Столичный доктор - Алексей Викторович Вязовский

поцеловал ее в приоткрытые губы. Чем дальше, тем больше мне не хватает ее присутствия в своей жизни. Может, жениться? Продам Знаменку, куплю в Москве дом, приведу туда молодую жену… Ага, а потом одна революция, вторая, бац — домик отобрала новая власть, да еще и уплотнила по самые гланды! Вот супруга с детьми будет рада!

У запертой входной двери кабинета кто-то начал звонить в колокольчик, что Кузьма повесил на днях. Ну вот, размечтался о коммуналке. Снова пошли пациенты!

***

— Дохтур, будь ласка, отрежь мне ногу. Болит — мочи нет!

К нам опять заявился Ванька-цыган. Он снова как-то сумел просочиться с Хитровки на Арбат, а вот идти в бесплатную больницу отказывался напрочь. Не понравились там ему доктора. Грубо разговаривали. Дескать, сначала помойся, обрейся и без вшей приходи. А ко мне со вшами можно. Баталов, он же добрый…

— А на какие шиши? — вопрошал Ванька, стоя в дверях.

— Виктория Августовна, — я повернулся к девушке. — Достаньте из кассового ящика рубль. Пусть уже сходит в баню.

Хлопнула входная дверь, я напрягся. Если это Блюдников… Будет скандал. Бить бомжа я ему не дам!

Слава Богу! Господь услышал мои молитвы и отправил нам своего посланника — батюшку Серафима. Он отряхнулся от снега, вопросительно посмотрел на бродягу.

Ага, вот как хитровский ниндзя дошел до нас — я выглянул в окошко, там валил такой снег, что ничего не было видно.

— Поздорову ли все? — Серафим перекрестился на красный угол, который тоже сделал Кузьма. Вот как стал слуга больше занят по разным делам и меньше пить — ведь цены ему нет!

Я поздоровался с батюшкой, представил покрасневшую Вику. Почему-то Серафим очень внимательно на нее посмотрел, потом, правда учуял запах свежей бомжатины, попытался выставить Ваньку в комнату ожиданий. Не тут то было!

— Сначала надо осмотреть его ногу, — я кивнул бродяге на кушетку, тяжело вздохнул. Опять у меня тренировка отсутствия брезгливости. Как хорошо быть хирургом. Высшая каста, парят на Олимпе. Пациент попадает в руки чистый, обритый нянечками, а зачастую уже и усыпленный анестезиологами. Лицо закрыто, нюхать испражнения не надо. Местечко для операции уже выделено помощниками, надрез, зажим, отсос, еще отсос, так, что у нас там, ага… Ну все, дальше зашивает второй хирург, а я иду пить чай с медсестрами и коньяк с ординаторами. Мечты и сарказм. На той же непроходимости кишечника иной раз так нанюхаешься, аж глаза слезятся. Не говоря уже о гнойной хирургии. После такого ни чаю, ни чего покрепче не захочется.

Гангрена у Ваньки развивалась, чернота уже охватила всю ступную, синева поднялась до колена. Я потыкал в разных местах пинцетом, посмотрел на Вику. Сегодня она держала себя в руках, падать в обморок не собиралась. Сама подала мне градусник.

— Тридцать восемь и одна, — я положил термометр в спиртовой стерилизатор, достал деньги. — Сегодня же надо все решить. Иди, срочно мойся, вот тебе еще на одежду, — я со вздохом добавил семь рублей, считай, дневной выручки нет. — Не пойдешь в больницу — уже на этой неделе можешь умереть. Понимаешь?

Бродяга мрачно наматывал портянку.

— Звать тебя как? — включился в разговор Серафим.

— Иваном крестили, — буркнул бомж.

— Слушай меня, Ваня, и запоминай. Не оказывать себе помощь, это, считай, как совершать самоубийство. Знаешь, что Господь делает с такими дураками после смерти?

— В огненный чан с серой кидает?

А хитровский-то ниндзя, оказывается, подкован.

— И туда тоже. Без прощения и надежды на спасения. Запомни! Пойди подожди в соседней комнате. Я сам схожу с тобой в ночлежку на Гончарной — там при ней баня есть.

Вика накинула платок, шубку — пошла за водой. Мы остались в кабинете со священником одни. Пока я прибирался после бомжа, Серафим сунул везде свой нос — за ширму, потрогал иконы в красном углу…

— Непорядок у тебя, Евгений Александрович, — батюшка все-таки решился на откровенный разговор. — Незамужнюю девицу пользуешь как санитарку. Без догляду старших женщин.

А я ведь ждал этого разговора.

— Она не просто девица — дочь профессора Талля. Нашего известного доктора и физиолога. С детства знает врачебное дело.

— Все понимаю, — покивал священник. — Но ведь девица же!

Уже вообще-то нет. Я отвернулся, зажег спиртовку, поставить прокипятить инструменты. Главное, чтобы лицо не выдало. Делаем покер-фейс.

— Нажаловался кто? — поинтересовался я.

— Не без этого, — вздохнул Серафим. — Евстолия-горбунья. Ужо и жалобу генерал-губернатору хочет писать.

— А чего не в Петербург сразу?

Мы посмеялись, но грустно так. Эту Евстолию я помню. Закрытый перелом предплечья. Пропальпировал, наложил гипс, отпустил восвояси, даже не взяв денег. Женщина, тряся горбом, все жаловалась на дороговизну дров, еды, воды в Москва-реке. Ныла и ныла. А Вика-красавица увлекла ее разговором о шитье, о пряже, как-то успокоила. А оно вон что… Как говорится, не делай людям добра — не получишь в ответ зла.

— Я ее усовестил, — Серафим поправил рукава рясы. — Но могут быть еще жалобы. Глядишь и напишут туда.

Батюшка ткнул пальцем в потолок. Имея в виду совсем не семейство Пороховщиковых, что жило над врачебным кабинетом.

«Спас» меня от продолжения неприятного разговора господин Повалишин. Точнее семейство Повалишиных. У которых праздники совсем не закончились, а очень даже продолжились. Запоем. Через неделю организм запротестовал, спиртное принимать перестал. А еще через три дня у главы семейства выскочила «белочка». Или по-научному — алкогольный делирий. После прихода пушного зверька мужик проломил своей дражайшей супруге, вместе с которой распивал горячительные напитки, голову. Вдарил бутылкой, а потом еще добавил второй. Тут на крики сбежались родственники и соседи, скрутили дебошира. А женушку потащили на руках куда? Правильно, к ближайшему доктору.

Явление было шумным. Впереди бежала какая-то приживалка, интенсивно размахивая руками, и протяжно вопя традиционное «Убилиииииии!!!!». За ней два дюжих молодца с покрасневшими от натуги лицами несли пострадавшую, щедро обозначавшую пройденный путь кровавыми следами. И только вслед за этой процессией в приемную втиснулся городовой, тут же флегматично начавший стряхивать с плеч снег.

Приживалка принялась выкрикивать бессвязно, будто пыталась вызвать духов мщения, которые проломили такой хорошей женщине голову. А когда присутствие православных икон не допустило вмешательства потусторонних сил, начала хватать меня за руки, сменив крик на бормотание "Спасибатенькахристомбогомвсюжисть!«. Я привычен работать в любой обстановке. Стрессоустойчивость сто из ста возможных. Но предпочитаю в спокойной. Поэтому я молча посмотрел на кликушу, и кивнул городовому. Полицейский без слов подошел к помехе общественному спокойствию, почти нежно схватил ее за плечо, и потащил к выходу. Выкрикнув напоследок еще один шаманский вопль, приживалка скрылась из виду. И сразу стало почти