Список запретных дел - Коэти Зан

Но я уже узнала от него все, что хотела.

—  Давайте созвонимся. Я опаздываю на занятие, но огромное спасибо за беседу, — неуверенно проговорила я и отступила на пару шагов, махая ему рукой.

—  Передавайте привет Адель. И если она вдруг захочет встретиться… я буду рад обсудить ваши исследования или что-нибудь еще. Возможно, я смогу отыскать старые заметки…

—  Да, я передам, — крикнула я и заторопилась к машине.

В одном я была уверена: Адель — важная деталь головоломки. Она находилась в самом центре разгадки и, несомненно, знала больше, чем рассказывала.

Я пробыла в подвале целую тысячу дней, когда Дженнифер поднялась наверх в последний раз.

Каждый день, что она находилась внизу, я часами глядела на ящик и пыталась представить, что ей приходится терпеть. Она хранила молчание до самого конца, даже когда была свободна от кляпа или Джек уезжал. Он имел над ней беспрекословную власть, повергал в абсолютный ужас.

Раньше я прислушивалась, ожидая, что она снова попытается выйти на контакт, как в первые дни, надеялась, что она неким образом высвободится из-под его контроля и решится пообщаться со мной, хотя бы ради сохранения собственного рассудка.

Слушая, как она скребется внутри ящика, словно загнанное в ловушку животное, я искала закономерности, напоминающие какой-нибудь код, а позже доводила себя до безумия, не понимая, почему эти хаотичные звуки, идущие изнутри, не обретают для меня никакого смысла.

Долгое время я только слушала. Когда все остальные затихали, до меня иногда доносились разные звуки, например, как Дженнифер жует, смакуя те крохи, которые Джек оставил ей. По ночам я могла проснуться лишь оттого, что она внезапно зашевелилась. Раз мне даже показалось, что она вздохнула, и я еще час сидела как каменное изваяние, ожидая повторения.

Но напрасно.

Пожалуй, она была лучше приспособлена к изоляции, чем большинство людей. Я знала Дженнифер как задумчивую, отрешенную девушку, порой ее эмоции было довольно трудно прочесть. Она всегда пребывала внутри себя, не в силах сосредоточиться на чем-либо внешнем. В старших классах она крайне редко слушала учителя, глядя в окно на облака, и ее разум парил вместе с ними. Одному Богу известно, о чем она тогда думала. Но нам удалось вместе окончить школу, буквально пробиваясь сквозь образовательную систему. В конце каждого дня Дженнифер переписывала мои тетрадки своим невероятно аккуратным почерком, и мы пользовались именно ее версией, чтобы выучить материал.

Как же я тосковала по тем дням, когда мы не были разделены холодным мраком подвала, деревянным ящиком и той незыблемой властью, которую имел над ней Джек. Интересно, поддерживали ли Дженнифер какие-либо хорошие воспоминания или же, как это случилось со мной, ужас ситуации полностью овладел ее сознанием и мозг не способен был выдавать что-либо, кроме кошмаров. Иногда мне казалось, что она предпочла бы погибнуть в той аварии много лет назад, вместе со своей матерью. Мне самой порой этого хотелось.

Если мне не изменяет память, это случилось в тот же день, когда рано утром Джек привел вниз Трейси после целой ночи пыток. Казалось, она была без сознания, поскольку он буквально тащил ее безвольное тело вниз по ступенькам. Затем бросил к стене. Ее лицо исказилось, веки на секунду приоткрылись, и я заметила, что глаза Трейси закатились. По крайней мере, она была жива.

Джек нагнулся и заковал ее в цепи, дважды проверив замок, затем повернулся к нам с Кристин.

Мы обе съежились от страха, при этом стараясь не прятать от него глаз. Он этого терпеть не мог. При этом мы забивались каждая в свой угол, надеясь, что он не выберет нас. Джек навис над нами, тихо посмеиваясь и любуясь видом своего личного зверинца.

В комнате не раздавалось ни единого звука. Мы внимательно смотрели на него, наши сердца сковал невообразимый ужас. Силой мысли я пыталась отогнать его от себя. Выбери не меня, не меня, не меня. Прошу.

Наконец он медленно повернулся и зашагал вверх по ступенькам, что-то насвистывая на ходу.

В этот раз он лишь забавлялся с нами.

Когда он ушел, я продолжала считать в уме ступеньки, их скрип эхом раздавался в блеклом пространстве. Кристин облегченно всхлипнула. Я медленно выдохнула. Сверху было слышно, как он разгуливает по кухне, занимаясь повседневными делами. Будто бы он сходил в подвал, чтобы проверить, нет ли там воды после ливня.

Трейси почти весь день проспала, свернувшись в клубок. Выглядела она как труп, и я временами прислушивалась, дышит ли она.

Ближе к вечеру, о котором мы узнали лишь по потемневшей полоске в окне, она внезапно проснулась. Даже не глянув в мою сторону, Трейси поползла в ванную, правда, цепь дотягивалась туда с трудом. Я услышала, как она содрогается в рвотных спазмах.

Она не появлялась еще долгое время. Мне показалось, я уловила, как она приглушенно всхлипнула, и с пониманием кивнула сама себе. Трейси ни за что не позволила бы нам увидеть, как она плачет. Наверняка выжидала, пока не иссякнут слезы.

Я внимательно следила за ней, как всегда мучаясь из-за медлительного течения времени, и гадала, что она предпримет дальше.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, я очень жалею, что не сочувствовала ей тогда. Никакого сопереживания или беспокойства. Меня напрочь лишили подобных эмоций. Мой мозг лишь отмечал то, что может причинить мне боль или как-то скрасить мое унылое существование. Чувства при всем этом отсутствовали.

Наконец Трейси добралась до матраса, распростерлась на нем и отвернулась к стене. Сначала я сомневалась, что она заговорит или вообще обратит внимание на мое присутствие.

Кристин опять спала.

—  Прекрати пялиться на меня, — произнесла Трейси.

Несмотря на ее жалкое состояние, в голосе звучала сила.

Я отвернулась. Трейси перекатилась на другой бок. Я села, прислонившись спиной к стене и глядя в противоположную сторону. Хотя я ее и побаивалась, но через несколько минут не выдержала и вновь посмотрела, что она делает. Мне было слишком любопытно.

Она, конечно же, заметила и оскалилась, будто бешеная собака. Я инстинктивно отшатнулась, громыхая цепью.

Кристин зашевелилась, приоткрыла на секунду глаз и вновь погрузилась в сон.

Меня всегда восхищала способность Кристин засыпать. Она на свой лад была образцом человеческой приспособляемости. Кристин могла отгородиться от всего происходящего, что не получалось у нас, и в итоге, скорее всего, именно это и спасло ее — способность бесконечно спать.

Я могла проспать лишь десять часов кряду, не больше, сколько бы ни пыталась. И это в хороший день. Странно, но мой образ жизни, заключавшийся в почти полной неподвижности, в итоге привел к приступам бессонницы. В оставшееся время приходилось либо отдаться на волю воображения, либо вызывать других на разговор. И то и другое причиняло боль.