Сивилла - волшебница Кумского грота - Людмила Шаховская

Компания молодежи, пьяной и трезвой, среди которой попал и Луций Колатин, ездила, делая ревизию поведения жен, при этом уехав из военного стана без спроса, но зная, что Спурий Лукреций не осмелится наказать их.

Для сыновей Тарквиния Гордого и их товарищей закон был не писан.

Они заехали, между прочим, и в дом Колатина.

Застав Лукрецию дома, в кругу не гостей, а служанок, с которыми она вместе работала, и детей, игравших подле нее, все восхитились этою мирной картиной семейного очага до такой степени, что единогласно признали жену Колатина лучшей из виденных матрон и присудили ему приз супружеского счастья.

Дорого обошелся этот товарищеский подарок Луцию Колатину!.. Не рад он ему был. Лукреции же так резко запомнился брошенный на нее взгляд Секста, что она ничем не могла отогнать это преследовавшее ее воспоминание — взгляд бессердечно-развращенного негодяя, подобный глазам голодного волка, взгляд, красноречиво говоривший о решении Секста, что лучшая из жен будет отнята им у мужа.

Лукрецию стали преследовать всевозможные дурные сны и предчувствия. Вскоре после одного из таких видений Секст подстерег ее в лесу около увеселительной охотничьей стоянки Тарквиния и стал сулить все блага за любовь, а когда она с презрением отвергла, хотел тащить ее к повозке, чтобы похитить и увезти в Габии, что по тогдашним законам само собой составляло расторжение брака, считавшегося нерасторжимым, но на практике часто расторгаемым то по одной, то по другой причине.

«Нет правил безо исключений» — неопровержимая истина, но при падении нравов эти «исключения» становятся столь многочисленны, что делают правила мертвыми, парализуют их.

Лукреция вырвалась от Секста и убежала.

Рассказывая обо всем этом, она несколько раз начинала плакать, просила совета, но эти простые, добрые, женщины ничего не сумели сказать ей полезного.

— Надейся на богов, сестрица! — говорила Фульвия.

— Молись Юноне! — прибавляла Альбина.

— От Секста и боги не спасут! — возражала Лукреция. — Он грозил мне убить моего Луция для расторжения брака…

— Да и Арунс перед отъездом в Грецию уже начинал становиться не лучше Секста, — заметила Фульгина.

При этих словах Альбина встрепенулась, силясь скрыть волнение, и стала теребить вышивание, которым занималась.

— Мой муж недавно говорил мне про него ужасные вещи, — продолжала жена жреца Евлогия Прима.

— Мне мой отец говорил, — добавила Лукреция, — будто Арунс, с тех пор как развелся с женой…

Лукреция не договорила, потому что Альбина встала, уронила свое рукоделье и, не заметив этого, вышла из беседки.

— Что с ней?! — воскликнула Фульвия и погналась за подругой.

— Мне мой муж говорил, — снова начала Фульгина, — будто великий понтифик и сын его не знают, что Арунс…

— Ах, оставь! — перебила Лукреция, кивая на Арну, которая проснулась.

Фульвия возвратилась, говоря, что Альбина желает пройтись по берегу пруда, жалуясь, что отсидела ноги в беседке.

Чтобы переменить неловкий разговор при Арне о нехорошем поведении ее братьев, Лукреция предложила спеть гимн в честь заходящего солнца.

Все собеседницы охотно согласились и выбрали сказание о Фаэтоне — одно из самых поэтичных, частью заимствованных римлянами от греков, частью добавленных самобытно возникшими у них представлениями фантазии о солнце.

Светлый Соль-Гелиос, бог солнца, жил где-то далеко-далеко от Рима, в странах, не ведомых никому из смертных. Там обитал он в чертоге из чистого золота, сиявшем ослепительнее всякого пламени.

Крыша этого дворца была из слоновой кости, а двери серебряные.

Это здание сам бог огня Вулкан сработал для Гелиоса.

У солнца от смертной женщины Климены был сын Фаэтон. После долгих странствий по указанию матери он пришел в чертог отца своего, остановился вдали и зажмурил глаза, не вынося яркости света его.

Солнце имело на себе дивное платье, подобное порфире, а трон его был украшен изумрудами.

Вокруг трона стояли низшего значения боги времен: Дни, Месяцы, Годы, Века, Часы, Весна с венком из цветов, Лето в колосьях, Осень с плодами, Зима седая.

— Сын мой, — сказало солнце оробевшему юноше, — что вынудило тебя переносить все путевые невзгоды, чтобы добраться ко мне? Чего ищешь ты в моем жилище?

— Родитель, — ответил Фаэтон, — я пришел сюда просить тебя дать мне какое-нибудь верное доказательство того, что я твой сын, чтобы мать мою перестали порочить в народе. Для этого она послала меня.

Солнце сняло с себя жгучий венец из лучей, мешавший юноше смотреть на него, подозвало к себе, обняло и сказало:

— Проси чего хочешь в доказательство, и я дам тебе, потому что не хочу отречься от тебя. Обещанию моему да будет свидетелем Стикс, которым клянутся боги, — река адская, подземная, куда мой глаз не проникает.

— Так дай же мне на один день твою колесницу! — ответил Фаэтон.

В ужасе Солнце встряхнуло головою, восклицая:

— О, если б я мог не давать тебе этого!.. Ты ведь смертный, ты сам не знаешь, чего просишь. Проси чего-нибудь другого, а это очень опасно, сын мой! Тебе придется стоять на пламенной оси, дорога вначале так крута, что мои кони с трудом взбираются по ней, а на середине неба она идет так высоко, что и моя-то голова кружится, когда взгляну оттуда вниз на море и землю, даже жутко становится. К концу дня ехать приходится под гору, и только очень верное, привычное управление дает возможность не упасть в пропасть. Небо не стоит на месте, оно вращается, и быстро летят одни за другими созвездия. Куда тебе править моей колесницей!.. В состоянии ли ты видеть без страха небесных зверей: Льва, Скорпиона, Рака? Кони пышут огнем изо рта и ноздрей, я с ними едва управляюсь…

Фаэтон кинулся на шею отцу, умоляя сделать его солнцем на один день, и сколько тот ни отговаривал, остался при своем требовании, уверяя, что только это одно докажет его происхождение ему и всем, когда увидят его с земли едущим по небу в отцовской короне.

Соль-Гелиос не мог нарушить своей клятвы адской рекой и грустно повел сына в конюшню.

Там Фаэтон увидел скованную Вулканом золотую колесницу с хризолитовыми гвоздями на дышле, а пока он ее с удивлением рассматривал, ночь прошла и Аврора отперла выходные ворота, обсаженные розами.

Звезды разбежались с неба, луна померкла.

Гелиос намазал лицо своего сына особенной мазью, чтобы оно не сгорело, надел на него лучи и, горестно вздохнув, дал последнему совет:

— Крепче держи вожжи! Чтобы земля получала тепло и свет как должно, не уклоняйся к полюсам, не поднимайся слишком высоко и не опускайся низко, а поезжай проторенной дорогой, по следам отцовских колес.