Братство волка - Эли Бертэ

— Отец должен скоро вернуться, боюсь, увидев окно, он подумает…

— Раз так, пусть до возвращения Фаржо с тобой остается Гран-Пьер. У него есть ружье, тебе нечего бояться под его покровительством.

— Ах, барышня, как я вас благодарю! Господин Гран-Пьер не задержится тут долго, отец должен скоро прийти.

Гран-Пьер, слуга, казался не очень довольным данным ему поручением, от которого, однако, не мог отказаться.

— Э, Марион, — сказал он с досадой, — если я должен ждать вашего отца, пожалуй, мне придется здесь заночевать.

— Почему же?

— Потому что сегодня вечером мы с Жеромом нашли Фаржо мертвецки пьяным на краю дороги за четверть мили отсюда. Мы хотели уговорить его встать, но никак не могли, хотели нести его, но это оказалось невозможно, потому что он слишком тяжел. Мы только запихнули его в расселину скалы, чтобы укрыть от наступавшей грозы; верно, он и теперь там лежит и, по всей вероятности, не воротится до завтрашнего утра.

Марион покраснела от стыда. Она сказала Кристине, не смея на нее глядеть:

— Простите его; несмотря на его проступки, он любит меня… да, он любит меня, по крайней мере насколько может любить… Мне страшно представить, что сейчас на него могли напасть хищники вроде того, который был здесь! Я должна идти к нему, но без вашей помощи…

— Я тебя понимаю. Гран-Пьер проводит тебя до того места, где находится твой отец, и поможет тебе привести его домой. Он оставит вас только тогда, когда вы вернетесь и когда вам нечего будет бояться… Ты довольна этим?

Марион рассыпалась в выражениях благодарности. В это время лесничий Жером привел в более или менее сносный вид разломанное окно. Графиня де Баржак поручила Гран-Пьеру свою протеже, напомнила молодой девушке, что она ждет ее завтра, потом, опираясь на руку Леонса, в сопровождении Жерома, готового выстрелить когда будет нужно, вышла из домика лесничего.

Оставшись одна с Гран-Пьером, Марион поспешно укуталась в старый шерстяной плащ, свою лучшую одежду, потом вынула из старого сундука толстый сюртук отца, предполагая, что он понадобится озябшему пьянице. Слуга, стоя возле двери, опираясь на ружье, глядел на нее с нетерпением.

— Когда же вы соберетесь? — спросил он грубо и топнул ногой. — Или вы хотите продержать меня здесь до завтра, красавица?.. Кажется, правильнее было бы Жерому идти поднимать своего пьяного начальника, а не мне, ливрейному лакею из замка!

Марион остановилась среди своих приготовлений и сказала с грустным презрением:

— Если вам так неприятно идти со мной, оставьте меня, я пойду одна. Вы еще успеете догнать барышню; скажите ей, что я решила идти одна и отказалась от ваших услуг; я не стану на вас жаловаться.

— Полно, полно, не будем терять времени; я получил приказание и должен его исполнить… Но каково быть на ногах целый день, промокнуть до костей! Я умираю от голода и усталости, а теперь еще должен бегать по лесу и разыскивать пьяницу вместе с босоногой принцессой в дырявой юбке… В это время другие в замке будут хвастаться, что спасли графиню де Баржак от большой опасности; им дадут денег, сестра Маглоар, кавалер, а может быть, и сам приор наговорят им комплиментов. А какой черт позаботится спросить завтра утром, как я провел ночь?.. Но вино налито, надо его выпить… Ну, готовы вы наконец?

— Готова, — кротко отвечала Марион.

В одной руке она несла сюртук отца, в другой у нее была корзинка с полотном, корпией и всем необходимым для перевязки ушибов или ран; девушка знала по опыту, что, без сомнения, эти предосторожности не будут лишними. К своему же туалету она не прибавила ничего, кроме маленького платка, который покрывал ее голову.

Марион не погасила свечей, чтобы, когда она вернется с отцом, не блуждать по дому впотьмах, потом заперла дверь и вышла со своим спутником, который все ворчал сквозь зубы.

Ночь была темная; дождь и гром прекратились, но молния еще блистала вдали. Впрочем, слабый свет луны обещал указывать дорогу, по крайней мере пока они не войдут в чащу леса. Стояла глубокая тишина; слышался только слабый шелест ветерка, звук дождевых капель, падавших еще с листьев каштанов, да шум потоков дождевой воды, стекавших в глубину оврагов.

Марион и Гран-Пьер шли рядом, не говоря ни слова. Они направились по тропинке, пересекавшей просеку; лужи желтоватой воды то и дело появлялись на их пути. Босоногая Марион не тревожилась этим, но Гран-Пьер, принужденный беспрестанно обходить лужи, удваивал проклятия.

Девушка не отвечала, но только тихо вздыхала. Время от времени ей хотелось уговорить своего проводника оставить ее и идти в замок, но здравый смысл подсказывал, что не стоит подвергаться опасности, лишив себя защитника.

Таким образом они дошли до того места, где должен был находиться Фаржо; это были заросли кустарника в нескольких шагах от дороги; там и сям возвышались базальтовые скалы. Деревья, кусты и скалы смешивались впотьмах. Гран-Пьер с трудом мог найти дорогу. Он с ругательствами шарил в кустах и не мог найти того места, где положил пьяницу. Он звал изо всех сил, но не получил ответа.

— Боже мой! — с ужасом сказала Марион. — Не случилось ли с ним чего?

— С такими людьми ничего не случается, — грубо возразил Гран-Пьер. — Мы найдем его! Он наверняка спит где-нибудь, как старый кабан, и даже грозы не слышал. Вот, я нашел дорогу… Идите с этой стороны!

Он подошел к двум скалам почти пирамидальной формы, которые в темноте было трудно приметить, хоть они и находились недалеко от дороги. Эти скалы соединялись на вершине, а между основаниями их было пространство в несколько футов. В это-то ущелье и отнесли лесничего. Гран-Пьер наклонился к отверстию и сказал громким голосом, без церемонии:

— Эй, дядя Фаржо, вставайте!.. Довольно спать. Вставайте, говорю я вам, ваша дочь пришла отвести вас домой.

— Да, да, батюшка, это я! — сказала Марион в свою очередь. — Встаньте, сделайте милость… вам здесь должно быть не очень-то удобно… Пойдемте, не будем более задерживать господина Гран-Пьера.

В ущелье раздалось какое-то ворчание.

— Святая Дева! Господин Гран-Пьер, — спросила Марион, все более и более пугаясь, — как вам кажется: он это от боли или от недовольства?

— Он пьян и бормочет что-то во сне… Эй, дядя Фаржо, — продолжал слуга уже весьма сердито, — что же вы не выходите из вашей берлоги? Вставайте, черт побери, проспитесь дома!

Он принялся изо всех сил тормошить спавшего. Тот, по-видимому, узнал наконец этот беспрестанный зов и лениво повернулся на своем каменном ложе.

— Налей-ка мне винца, товарищ Планшон, — отвечал он прерывающимся голосом, — налей мне винца… Но не заставляй меня болтать… Дела этих знатных лиц касаются только меня одного… Давай вина, черт побери, а в награду ты услышишь песенку.

И пьяница с трудом запел старую песню.