Практическая психология. Герцог - Ирина Успенская

– Иноверец? Где-то я уже это слышал…

Отец Пауль встал и подошел к шкафу с папками, он пробежал пальцами по переплетам, наконец вытащил темно-синюю папку, водрузил ее на стол и начал быстро перекладывать листы бумаги. Спустя некоторое время он нашел то, что искал, несколько раз перечитал, затем медленно повторил жест.

– Я не ошибся. Брат Алвис тоже заметил этот жест у конта Валлида. Продолжай.

– Женщины отдали детей Сарху. Трое подростков тоже попросились в его племя, две женщины согласились перейти в племя Алана Бешеного Кузнечика, остальные предпочли смерть.

– Но ведь не это ввело кира Алана в то плачевное состояние, в котором он сейчас находится?

– Нет, это известие он воспринял весьма спокойно. По крайней мере внешне. Хочу сказать, что у него отличное самообладание. Как вы говорите, он умеет держать лицо. Но его глаза… глаза его иногда выдают. Когда он задумывается или злится, он забывает, что надо смотреть холодно и отчужденно, – улыбнулся юноша. – Пленные попросили смерти от меча, а не от веревки. Кир Алан спросил у воинов, кто это сделает? Вызвались Сарх и его горцы. Вождь сказал, что это его долг – отправить друзей к духам предков, у них для этого даже есть какой-то ритуал. Но мне кажется, он просто оказывал услугу киру Алану или таким образом рассчитался с ним за то, что не предупредил о предательстве Ведмедя. Горцев трудно понять, но, думаю, мы сможем это выяснить, если вам интересно. Когда они приступили к ритуалу, одна из девушек смогла вырвать кинжал из рук воина и бросилась на конта. Он стоял к ней вполоборота, держал меч в ножнах и не успевал выхватить оружие. Но он отбросил меч и схватил ее за руку так, что кинжал оказался у ее горла. Когда мы подбежали, конт лежал на спине, на нем застыл труп горянки, у нее оказалось перерезано горло – от уха до уха. Кир Алан был весь в крови, мне даже почудилось, что он наглотался крови. Когда мы его подняли, он плевался и ругался, а потом почти побежал к речке. Вы видели на карте, что рядом с селением протекает речка – ледяная, быстрая и мелкая. Он встал на колени, начал мыться. Мне показалось, что он хотел снять с себя кожу. А потом конт покачнулся и упал лицом прямо в воду. Рэй заорал, что это стрела, Ворон тут же его вытащил, но мы не нашли никаких новых ран, только воспаленную старую рану на плече. Рэй раздел конта, упаковал в одеяло, и Ворон в сопровождении ветеранов маркиза повез его в Осколок. Мы взорвали дома, горцы завалили трупы камнями, люди конта Алана вернулись к нему, а я поспешил к вам за дальнейшими указаниями.

– Все указания здесь. – Отец Пауль протянул юноше кошель с деньгами и небольшой кожаный футляр. – Вскроешь его, когда прибудете в герцогство.

Телега тряслась и подпрыгивала, солома забралась под одеяло и нещадно кололась, тело затекло так, что пробуждение вышло весьма неприятным. Раскалывалась голова, во рту все еще стоял привкус чужой крови, и, кроме того, конта бросало то в холод, то в жар и очень хотелось пить.

– Эй, – тихо позвал он.

– Кир Алан, попейте. – Над ним склонилось выбритое лицо ветерана, воин приподнял голову конта и прижал к его губам глиняную фляжку. Горький напиток потек в горло, и Алан, поперхнувшись, закашлялся. – Осторожненько, осторожненько. Скоро приедем, уже видны сторожевые башни Осколка. Потерпите немножко. А там мы вас вымоем, покормим да спать уложим. Девку горячую под бок, и утром встанете, словно младенчик.

– Что случилось?

– Вы в речку упали. А там быстрина, вода ледяная, пока вытащили, вы и простудились.

– А чего я в воду упал? Меня подстрелили?

– Дык мы решили, что это от голода. Вы же голодный с позавчера, а еще крови нахлебались, да когда с лука стреляли, рану разбередили, вот оно и поплохело вам на берегу. Вы спите.

Угу, как же, заснешь тут, трясет, словно на тренажере Назарова. Алан откинулся обратно на солому и прикрыл глаза. Зря он это сделал. Кровь, потоки крови, она льется на лицо, попадает в нос, в рот, в глаза, а он ничего не может исправить. Руки словно налились свинцом, не было сил спихнуть с себя тяжесть чужого тела. Опять затошнило, и мужчина распахнул глаза, старательно дыша ртом. Никогда больше он не будет есть борщ!

Ранняя ночь. Рядом ехали воины маркиза с факелами в руках. «Спеленали как младенца, – лениво подумала Виктория. – Но пока есть время, нужно разобраться в себе». Странно, но щемящее давящее чувство вины исчезло. Остались опустошение, усталость, апатия, но вины она не чувствовала. А еще ей не хотелось думать о себе как о женщине, сейчас она полностью ощущала себя контом Аланом Валлидом, жителем этого мира, мужчиной. Интересно, это что же получается, разум нашел лазейку и у нее началось раздвоение личности? Чтобы избежать ответственности за совершенные поступки, одна личность ушла в тень? Бред какой-то. А если не бред? Во время боя в горах она ощущала себя стопроцентной Викторией, думала о себе как о женщине, переживала, мучилась, страдала, глядя на то, как набирает обороты запущенный ею процесс убийства. Она даже хотела остановить эту бойню, но поняла, что это будет неправильно, и смолчала. А вот потом… Что произошло потом? Она помнила, как на конта напала женщина; как тело сработало автоматически; как она пыталась отмыть руки от крови, а кровь не смывалась; помнила свое отчаяние, ей казалось, что если она смоет с рук кровь, то и сама отмоется от того, что совершила. Она с остервенением терла руки и лицо, пила ледяную воду, а затем в голове словно что-то лопнуло, и наступила темнота.

«Твоего кузнечика! Ну и кто я сейчас? – с тоской думал конт Алан Валлид, трясясь на телеге. – Шизик? Что это за выверты сознания? Говорят, психика человека очень гибкая, она сама подстраивается под ситуацию, возможно, то, что я сейчас не ощущаю себя женщиной, поможет мне окончательно не спятить? Ау, Виктория! Ты здесь?»

«Где мне еще быть, – ответил внутренний голос. – Идиот ты, Алан, и идеи у тебя идиотские, если исходить из твоей теории, то вина лежит на Виктории?»

«Ничего подобного, – возражал Алан, – это наш общий разум, как я могу валить все на нее?»

«Общий разум? Да судя по тому, что мы с тобой ведем диалог, разум у нас нынче раздельный».

«Считаешь, это плохо? – спросил Алан, и внутренний голос ответил в присущей Виктории манере:

«А хрен его знает, но, по крайней мере, я точно знаю, что больше не свихнусь».

«Куда уж больше!»

На это утверждение голос промолчал.

Алан вздохнул и попытался лечь на бок. Похоже, от всех этих переживаний он полностью повредился рассудком. Полный сюр. А чего, собственно, об этом переживать? Можно подумать, что Виктория, будучи запертой в мужском теле, осталась нормальной! Она и до этого была чокнутой, нормальные люди не общаются с богами. Да и сойти два раза с ума невозможно, как невозможно четко осознать, где проходит линия между обычным и необычным, между чуждым и нормальным. Викторию никогда не пугало то, что выходит за рамки традиционного миропорядка, даже напротив, привлекало, так чего переживать?

«Будем считать, что у тебя гибкая психика, и свести тебя с ума не так уж и просто», – отозвался на этот монолог внутренний голос.