Мурло - Владислав Несветаев

Но Светлана была другая. Как бы строго она сама ни относилась к своим детям, никому не позволяла вмешиваться в вопрос их воспитания и уж тем более называть их всякими нехорошими словами. К тому же Домрачёв решил перейти с ней на «ты»: это казалось ей неуместным, неприятным и пошлым. Ей пришлось пересилить себя, чтобы не нагрубить ему, а сделать это хотелось уже во время его вчерашнего визита к ней домой.

— Уезжаете сегодня? — натянув механическую улыбку, спросила Светлана.

— Чего ж ты, не пустишь даже на чаёк? — удивился Домрачёв. — Разговор один есть.

— Проходите, конечно, — нехотя сказала она и открыла калитку.

— А поеду завтра, наверное, — заявил он, по-хозяйски ступая на участок.

— А работа как же? — без интереса спросила Светлана, идя впереди гостя. Ей не нравилось, что этот человек стал занимать в её жизни так много места. Она пожалела, что привлекла его в первый день.

— Да что работа? Без меня справятся как-нибудь, — Домрачёв вот уже половину суток жил с уверенностью, что больше никогда в жизни не будет работать.

«Дядька Жора был дурак, раз так недооценил эти монеты. Золото, и к тому же антиквариат. Миллионов пять за них можно выручить — не меньше», — думал Домрачёв.

— Мужа нет? — спросил Степан Светлану, войдя в сени.

— Да что с вами? — не вытерпела она и остановилась. — Чего вы так опошлились? Огрубели? Стоять рядом противно, — женщину трясло от отвращения к нему.

— Да не знаю, — занервничал Степан Фёдорович. — Вроде бы всё так же. Чего же, у человека просто не может быть хорошего настроения? — на лице Домрачёва появилась улыбка, которая, по его мнению, должна была смягчить женщину. — Какое-то оно у вас плохое! — зло сказала Светлана, вертя головой. — Чего это вы со мной на «ты» перешли? Я вам такое позволила, или чего? Объясните уж, пожалуйста.

Взгляд Домрачёва забегал по стенам. Его словно зажали в угол и толкали к ловушке. — Да чего вы так взъелись-то? — он развёл руками. — Не знаю, чего вы там себе надумали, да только у меня к вам разговор есть.

— Ну, — сложив руки у груди и подперев косяк двери из сеней в дом, Светлана ждала, что скажет Степан.

— Что же вы, не пустите даже? — Домрачёв пытался заглянуть ей за спину.

— Говорите, Степан Фёдорович, — тяжело сказала она. — Говорите и уходите, пожалуйста. Скоро придёт муж, а тут — вы.

— Что ж, — Домрачёв посмотрел себе под ноги и сделал полшага назад, — я спешу вас обрадовать: «Газель» нашёл. Свою «Газель».

— Поздравляю. А мужа моего оклеветать уже успели.

— В том-то и беда, Светочка, — сказал Степан Фёдорович так, как будто у него был козырь в рукаве, — мужа я твоего не оклеветал. Виктор… э-э-э… Виктор Степаныч. Знакомо тебе имя такое? В Михайлово мужик такой живёт.

— Ну знакомо, — сказала она и вытянула шею, чтобы казаться выше, чем она есть.

— Дружат, поди, они с Фёдором твоим?

— Дружат, — скупо ответила она.

— Вот знаешь что. Шёл я сюда не за этим, но ты сама провоцируешь. Виктор этот с Фёдором твоим «Газель» мою угнали.

— Чего ты мелешь? — лицо Светланы собралось в сморщенный вокруг носа сгусток и сделалось крайне неприятным. Она сама не заметила, как сказала ему «ты».

— Не мелю я ничего. Хочешь, Виктору позвони: он мне уже и компенсацию выплатил, чтоб я в полицию не обращался.

— Подожди, — сказала Светлана и пошла в дом, на ходу набирая номер Виктора. Через пару минут она вернулась вся в слезах. — Уходите, Степан. Я вас прошу, уходите.

— Да что же вы? — Домрачёв обнял бедную женщину, и она уткнулась лицом ему в грудь. — Не нужны мне никакие деньги. Я сказал просто, чтоб вы знали. — Да причём же тут деньги? — взмолилась она и заплакала с большей силой.

За её спиной возник Дима и настороженно спросил: — Мам?

— Всё хорошо, Дим, иди в комнату, — вытирая слёзы, Светлана отошла от Домрачёва. Тот выпучил глаза и уставился на Диму.

— Чего вам надо? — не унимался он, подходя к незваному гостю.

— Тебя отец, видимо, воспитывал? Не мать? — вальяжно поинтересовался у него Домрачёв.

— Степан, — тихо сказала женщина и коснулась его локтя.

— Пошёл вон отсюда, — Дима сделал шаг вперёд к Домрачёву.

— Дима! — воскликнула Светлана.

Сын взял мать за руку и грубо оттащил её за свою спину.

— Повторяю: убирайся отсюда.

— Чего ж ты невоспитанный такой? — удивился Домрачёв, продолжая стоять на месте.

— Степан, уходите, правда, — встала на сторону сына Светлана.

— А что если нет? — поинтересовался Домрачёв. — Силёнок-то хватит?

— Степан, уходите! — крикнула Светлана. Её за ногу обняла выбежавшая в сени Сашенька, и женщину затрясло. — Чего вы, языка русского не понимаете?! Что вам здесь нужно?! Вы же видите, вам здесь не рады! Чего ж стоять тогда?!

Домрачёв задумался. А ведь правда: он просто упёрся как баран, а его здесь и впрямь ничего не держит. Когда к нему пришло осознание этого, он развернулся и пошёл прочь.

Егор не спешил ехать к Бухаровым. Он ждал, когда Степан расскажет им, как он помог вернуть «Газель». Он собирался поехать, когда стемнеет. Но небо уже горело звёздами и месяцем, подсвечивая снежные шапки холмов и гор. Егор сидел в кухне с отцом и никак не поднимался.

Он слушал, как отец размешивает чай. Ложка звонко стучала по разогретой керамике, и с каждым стуком напряжение внутри Егора возрастало. Отец не разговаривал с парнем: даже не мог попросить сына подать ему миску с печеньями. Борис встал с суровым выражением лица, обошёл Егора, взял миску, сел на место и набил щёки мучным песком. Каждое его действие сопровождалось громкими звуками: будь то стуки, звоны или вздохи.

Егор рассказал родителям, кто украл «Газель», и даже попросил у отца прощения, но тот не спешил понять сына. Борис хотел довести Егора до отчаяния, хотел, чтобы бедный сын намучился, прежде чем он примет извинения. Однако Егор, вопреки ожиданиям отца, сильно не переживал. Он сделал всё, что счёл необходимым: признал свои ошибки и попросил прощения. Большего нынешнее положение от него не требовало. Но требовал отец — это сильно выводило парня из себя и заставляло его задуматься. Отчего ж не бывает единого нравственного закона, по которому всё существует в балансе: извинение и прощение, добро и зло, жизнь и смерть? «Как это не существует? — подумал Егор, — существует, конечно. Не все, правда, его добросовестно соблюдают». И вот он, самый закононепокорный, — его отец. Сидит, чавкает, даже не замечает крошек у себя на бороде. «Шут гороховый, да и только», — подумал Егор.

Парень резко поднялся из-за стола, поставил посуду в раковину и пошёл в коридор. Из комнаты донёсся женский голос: